– S’il vous plaît, – повторила Эби.
Девушка медленно повернула голову, взгляд ее упал на Эби. Темные, как и волосы, глаза девушки были прекрасны и полны печали. Слезы капали, оставляя на ночной рубашке пятна. Наверное, незнакомке очень холодно в эту осеннюю ночь, пропахшую дымом угольных печей, который стелился над землей. Девушка открыла рот, словно хотела что-то сказать, но ни звука не слетело с ее губ. Она нетерпеливо махнула рукой, чтобы Эби с Джорджем шли своей дорогой.
– S’il vous plaît, – еще раз пробормотала Эби.
– Joie de vivre![1] – вдруг громко проговорил Джордж.
Это была единственная французская фраза, которую он в первый же вечер заучил в местном баре. Сказать нечто подобное, да еще в такую минуту, было вполне в его духе. Компанейский, открытый, Джордж разбогател совсем недавно и не скрывал этого. Так сказать, нувориш. Ему чужда была усталость от жизни, присущая тем, кто копил деньги годами и так преуспел, что никого в упор не видит. Для таких скопидомов ты находишься где-то внизу, так далеко, что тебя и не разглядеть, тогда как помыслы великого человека витают в высших сферах. Ну а Джордж располагал к себе без всяких усилий. Его искренний смех действовал на людей, подобно виски. Рыжеволосый, краснощекий – кровь с молоком. Глядя на него, каждый невольно чувствовал, что у этого весельчака сердце большое, как сама Вселенная. И кстати говоря, Джордж не имел ничего против родственников Эби. Они с женой вернутся домой, а там будет видно.
Девушка перевела взгляд на Джорджа, живо оценила его и едва заметно улыбнулась. Потом снова посмотрела на вытянутую руку Эби и увидела на пальце обручальное кольцо.
Она кивнула обоим, словно выражая молчаливую признательность, и у Эби отлегло от сердца.
Но потом девушка спокойно повернулась лицом к реке.
И прыгнула.
Часть первая
Атланта, Джорджия
Настоящее время
Проснись, Кейт!
И ровно через год после того, как Кейт погрузилась в забытье, она очнулась.
Ее голова лежала на подушке. Кейт медленно открыла глаза и увидела, что на руке у нее сидит мотылек. Его крылышки отливали бледным оттенком лаванды. Кейт смотрела на мотылька и гадала, настоящий он или нет. Он напомнил ей о любимой футболке мужа Мэтта, которую она, не в силах выбросить, спрятала в сумку с шитьем. Спереди на футболке красовалось большое выцветшее изображение мотылька, логотип кавер-группы[2] из Афин под названием «Мотболлз»[3].
Футболка и мотылек всегда будили воспоминания о собственных странностях в детстве. Специальными маркерами она рисовала на руках бабочек в виде татуировки. Давала им имена, разговаривала с ними, тщательно обновляла цвет, едва они начинали блекнуть. И верила: когда придет время, бабочкам захочется вырваться на свободу, она дунет – и они оживут, отлепятся от руки и улетят.
Кейт всегда отличалась от других детей, она была девочкой со странностями: ее сверстники давно переросли подобные забавы, а она все продолжала играть с воображаемыми друзьями. Люди говорили: «Беззаботное дитя» – и утешали родителей, что это пройдет, как детская картавость. Впрочем, родители ни в чем не ограничивали свою дочь. Они всегда предоставляли ей полную свободу.
Кейт захотелось подуть на мотылька – интересно, что из этого выйдет? – но она не успела: в спальню вошла свекровь с чашкой кофе и бодро пожелала ей доброго утра. А когда Кейт снова посмотрела на руку, мотылька уже не было. Она села в постели, а Крикет[4] – так звали свекровь – раздвинула шторы.
– Сегодня у нас важный день. Приезжают новые жильцы.
Кейт слегка испугалась, словно отгоняя ночной кошмар, который не совсем стерся из памяти:
– Жильцы?
Крикет щелкнула пальцами перед лицом Кейт и подала ей чашку:
– Да, жильцы. А ты переселяешься в мой дом. Вчера вечером ты не принимала на ночь снотворного?
Значит, не приснилось. Все случилось на самом деле. Она посмотрела на левую сторону кровати. Мэтта там не было. Она могла поклясться, что слышала его голос – или чей?