— Меня зовут капитан Полищук.
— Ага. Эд, это ты. Послушай, почему ты обедаешь у Туллио? Это же притон, где проворачиваются все сделки с игрой в “номера”. На следующей неделе будет облава. 6й, нет! Не на следующей неделе. У меня возникли трудности со временем, Эд. Это и в самом деле ты? Не могу поверить. Ты прибавил фунтов тридцать. Лицо твое обрюзгло, но это ты — Эд Полищук.
— Сынок, я тебя не знаю, но если ты не отпустишь мои руки, я тебя впечатаю в стену.
— Ты не сможешь этого сделать. У тебя закупорены артерии. Ты недостаточно хорошо двигаешься.
Эд Полищук собрал воедино все свои двести тридцать фунтов мышц и резко дернул руками, чтобы высвободить их.
Руки его не шелохнулись. Сэндвич упал ему на колени, но руки остались там, где были. Полищук вложил в это движение столько силы, сколько вложил бы в удар в челюсть, но дернулись только плечи. И после этого он стал ощущать в плечах сильную боль. Вывих.
— Кто ты? — спросил капитан Полищук.
— Эд, мы же с тобой работали в паре. Помнишь? Мы ходили по городу. Пеший патруль. Ты всегда называл меня “Простота-тра-та-та”.
— Я очень много кого так называл, — сказал Полищук.
— Да, но помнишь те психологические тесты, которые все сдавали, и по ним вышло, что я — “непреклонный патриот” или что-то в этом роде. Ты еще сказал, что не сомневался, что Тра-та-та окажется лучшим во всей стране. Я же никогда не брал бесплатно даже пачки сигарет.
Эд Полищук повнимательнее вгляделся в сидящего перед ним парня. В его лице было что-то знакомое. Темные глаза и высокие скулы кого-то напоминали. Но все остальное в лице принадлежало кому-то совершенно незнакомому.
— Мне кажется, я тебя припоминаю. Кажется, да.
— Римо. Римо Уильямс.
— Точно. Ага. Кажется, так. Верно. Римо.
И вдруг Эд Полищук подскочил на стуле.
— Римо, ты умер! А что случилось с твоим лицом? У тебя совсем другой нос и рот. Ты умер, Римо. Нет, ты не умер. Ты не Римо.
— Помнишь тот киоск, который ты хотел раскрутить на несколько пачек сигарет, а я пригрозил, что доложу об этом начальству, Эд?
— Простота — ты и есть простота. Римо. Римо Уильямс! — закричал Полищук.
И все посетители бара-ресторана обернулись на крик. Эд Полищук понизил голос.
— Так что же, черт побери, с тобой приключилось, Римо?
— Не знаю. Я, кажется, сошел с ума. Я постоянно вижу перед собой лицо какого-то старого азиата. Я свободно говорю по-корейски. Я могу вытворять со своим телом такое, что ты никогда не поверишь. А ты, Эд, ты постарел на двадцать лет.
— А ты нет. И это самое странное.
— Я знаю.
— Римо, — прошептал Полищук, — ты умер около двадцати лет тому назад.
Римо отпустил запястья Полищука. И ущипнул себя за руку. Он почувствовал боль. И это, и еще больше — его собственное дыхание убедило его в том, что он жив.
— Я не умер, Эд.
— Вижу. Вижу. Здесь что-то кроется.
— Что?
— Не знаю, Римо. Не знаю. Я помню, как тебя казнили на электрическом стуле. Ты пристрелил какого-то парня. Я тогда подумал: так ему и надо, пусть не будет такой простотой. Честность не приносит денег, Римо. Ты этому так никогда и не научился.
— Я сам не знаю, чему я научился. Ты когда-нибудь слышал о Синанджу?
— Нет. Но давай лучше отсюда уйдем. Слушай, а ты похудел. И выглядишь даже моложе, чем тогда. Ты, мать твою, выглядишь гораздо моложе. Как тебе это удалось?
— Не знаю.
— Тебя казнили на электрическом стуле, это ты знаешь? Ты помнишь процесс? Все дело было, — Эд понизил голос, — в ниггерах. Они теперь заправляют веем. Ньюарк провалился к черту в ад. Все выставлено на продажу. Ниггеры.
— Но ты всегда был выставлен на продажу, Эд. При чем тут негры? Ты всегда был продажным. Что это за пухлый конверт у тебя в кармане? Значит, теперь ты уже промышляешь не сигаретами. В ход пошли наличные деньги.
— Я пытаюсь вести себя с тобой по-дружески. Я и забыл, что с такими простаками, как ты, дружеские отношения не получаются. Так что отвали. Ниггеры крадут. А я совсем наоборот — я пытаюсь обеспечить себе спокойную пенсию. А быть честным — это совсем бесполезно. Ради чего? Ради ниггеров?
— Ты не был честным даже тогда, когда большинство населения в Ньюарке составляли белые.
— А ты посмотри на себя, Римо. Посмотри на себя. Тебя подставили и со скоростью курьерского поезда отправили на электрический стул. Я знал, что ты не убивал того парня в аллее. Но они набрали целый ворох свидетелей. И к тому же, давление сверху. Так все говорили. Давление сверху. Им надо было показать, что белый полицейский может попасть на электрический стул за убийство негра. Вот чего они хотели добиться.
— Откуда ты знаешь, что я этого не делал?
— Потому что ты никогда не пользовался оружием в нарушение правил. Ты был совершенно невыносим. Слушай, я не могу поверить — ты так молодо выглядишь. Ты умер. Я знаю, что ты умер.
Когда они вышли на улицу, Римо подобрал с земли жестянку из-под пива.
— Если я умер, то как у меня получается вот это? — спросил он и сдавил жестянку пальцами.
— Послушай, банки нынче делают мягкие. Это не фокус — каждый может раздавить банку.
Римо разжал ладонь и показал Полищуку маленький блестящий шарик.
— Ты расплавил эту штуковину!
— Я это умею. Я обнаружил это, когда летел в самолете и попытался засунуть пепельницу на ее место в подлокотнике кресла. Но это еще пустяки. Знаешь, сколько денег я мог бы заработать, играя в бейсбол?
В переулке Римо подобрал камень и швырнул его в нарисованный на стене квадрат — мишень для мальчишек, игравших здесь в мяч. Камень вонзился в более мягкий кирпич, из которого была сложена стена, раздался грохот, напоминающий небольшой взрыв, и в стене образовалась дыра, а за ней — склад. О том, что за стеной именно склад, они узнали потому, что за стеной были люди. Люди стали в изумлении озираться по сторонам. Дыра получилась довольно большая.
— Ни-и фига себе! — протянул капитан Эд Полищук. — Где ты этому научился? Где ты был все это время?
— Наверное, в Синанджу, — ответил Римо.
— А где это?
— Не знаю, но я родом еще и оттуда. Как это может быть?
Эд Полищук сказал дежурному сержанту, что он будет занят весь остаток дня. Он не собрал сегодня свою обычную дань — отчасти из-за пережитого шока, отчасти потому, что если это и в самом деле Простота Римо Уильямс, то не стоит раскрывать ему весь маршрут — от борделей до подпольных букмекерских контор.
И еще Эд Полищук твердо решил не выпускать Римо из поля зрения. Оказавшись у себя в кабинете, он тут же позвонил в отдел по связям с общественностью и затребовал себе подборку газетных статей о полиции за время, прошедшее со дня казни Римо.
— Я ничего этого не помню, — сказал Римо.
— Конечно, не помнишь. Ты был мертв. Римо прочитал статьи о самом себе. Больше всего его тронул отзыв сестры Марии-Елизаветы, которая помнила его как “хорошего мальчика”.
Он узнал, что до самого конца процесса продолжал утверждать, что он невиновен. Но самого процесса он не помнил. Случилось ли с ним что-то такое, что в одну прекрасную ночь у него отказала память? Потому что последнее, что он помнил, было звездное небо. И Полищук был рядом с ним. Патрульный Эд Полищук.
— Я помню, как я посмотрел на звездное небо и подумал, что я звезда. Какая-то безумная идея о вечности и о том, что я из себя представляю, — сказал Римо.
— Ты всегда был сумасшедшим, но не в таком роде, — заметил Полищук. — Ты никогда не чувствовал ни поэзию, ни музыку, не питал никакого интереса к тем маленьким радостям, которые не могут возбраняться патрульным полицейским, учитывая размер их оклада. Ничего такого.
— Но все-таки почему моя память остановилась именно так? Смотри — видишь?
— Что?
— Азиат. Он говорит по-корейски.
— Римо, ты окончательно спятил.
— Может быть, — не стал спорить Римо.
— Ты вернулся в ту ночь, — объяснил азиат на языке, который Римо знал, — потому что это была та единственная ночь, когда ты наконец понял, пусть даже и на короткое время, кто ты есть и кем тебе предстоит стать.