Дух приехал сюда спасать Энн, а не Никто. Но ему все равно было больно за этого мальчика. Не думать о нем было так же немыслимо и невозможно, как и остановить свое сердце. Но… Помогай тем, кого любишь, – однажды сказала ему бабушка. – Помогай, когда можешь помочь, а потом не навязывай свое участие. Твой дар не дает тебе права обустраивать чью-то жизнь за него. Да, ты видишь их души. Но никто не захочет, чтобы ты был его зеркалом постоянно.
Да, он видел душу Никто. В его больших затравленных глазах, в темных кругах под глазами… усталость, вечное похмелье и размазанный вчерашний макияж. Никто – потерянная, пропащая душа. Потому что он сам это выбрал. Сам этого хотел. Всегда. С самого рождения.
Но Энн была околдована. Околдована блеском в глазах цвета шартреза, своим собственным одиночеством, дурманящим опиумом в слюне Зиллаха и ядовитыми соками существа, что росло у нее в утробе.
И что это было за существо? Дух изначально отнесся к ребенку просто как к темному сгустку крови, к семени, из которого прорастет смерть Энн. И так оно и было. Но этот ребенок был также маленьким братиком или сестричкой Никто, а Никто вовсе не был злым. Он был просто потерянным… и ту же судьбу повторит и ребенок Энн.
Дух представил себя запертым в материнской утробе, его кости крошатся, ядовитое снадобье обжигает и разъедает его нежную кожу. Яд, который сделал Аркадий по их со Стивом просьбе. Причем просьба сопровождалась и денежным вознаграждением в размере двадцати долларов. Вот до чего они дошли.
Дух прислонился к стене и закрыл глаза. Во всем есть свои «за» и «против». У каждого своя правда. Большинство людей видят только свою и умеют не замечать остальных. А Дух так не умел… иной раз ему казалось, что он видит все правды, все «за» и «против». И не сказать, чтобы ему от этого было легче.
– Иди сюда и поцелуй меня… – прошептал голос, который, казалось, исходил прямо из стены.
Дух вздрогнул и открыл глаза. В последнее время голоса из ниоткуда заставляли его сильно нервничать, но этот голос был не похож на голос из кладовки в комнате близнецов. Он был сухой и едва различимый, почти на грани слышимости, как писк насекомого.
Дух подождал, но голос молчал. Он огляделся и понял, что потерялся. Кажется, это был уже даже и не Французский квартал. За спиной у Духа возвышались какие-то мрачные многоэтажки – черные, словно обугленные. Впереди простиралась широкая суетливая улица. Слева в стене виднелась маленькая калитка. Он прошел через эту калитку и оказался в городе мертвых.
Дух кое-что слышал о кладбищах Нового Орлеана. Грунтовые воды под городом проходят очень близко к поверхности, так что гробы не зарывают в землю, а устанавливают на земле и обносят надгробиями. Вырыть яму под гроб не представляется возможным – она быстро наполняется жидкой грязью; а во время сильного дождя фобы, зарытые в землю, могут запросто всплыть на поверхность. Но все, что Дух слышал и знал, не подготовило его к тому, что он увидел на кладбище Сент-Луис, может быть, самом старом в городе и уж точно – самом роскошном, самом кричаще безвкусном и беспорядочном в смысле расположения могил. Он ожидал чего угодно, но только не этого слепящего, словно нарочно выбеленного пейзажа.
Первое, что заметил Дух, – гробы, вставленные прямо в кирпичные стены в несколько рядов. Кое-где кирпич раскрошился, и внутри стен виднелись какие-то бледные тени. Иногда солнечный свет отражался ослепительным зайчиком от кости, кирпича или осколка стекла. Неудивительно, что в этих стенах жили голоса. Лабиринты узких тропинок уводили в глубь этого некрополиса – города мертвых.
Дух прошел чуть дальше и поразился тому, насколько близко друг к другу прилегают надгробные камни.
В некоторых местах ему приходилось буквально протискиваться между двумя надгробиями. Склепы с высокими сводами громоздились по обеим сторонам тропинки, заслоняя свет. Железные кресты как будто врезались в небо, замысловато-узорчатые железные решетки щетинились остроконечными пиками. Почти все надгробия были белыми – из лунно-бледного мрамора, серебристого гранита или выбеленного кирпича, – и солнечный свет, отраженный от белого камня, слепил глаза.
Но среди всей этой белизны были разбросаны яркие разноцветные пятна Повсюду были цветы, пластмассовые изображения Девы Марии и самых разных святых в ярко раскрашенных одеждах, вазы из цветного стекла, наполненные дождевой водой, медные и серебряные монетки, вделанные в цемент. На одних железных решетках вокруг могил висели разноцветные ленты, на других – четки или бусы от Марди-Гра.
Дух прошел мимо склепа, сплошь исписанного красными Х. Он остановился, чтобы рассмотреть получше. Поначалу у него не возникло вообще никаких ощущений. Такое впечатление, что могила была пустой. А потом Дух понял, что ему нужно сделать. У подножия склепа валялись обломки раскрошенного кирпича и кусочки красного мела. Дух поднял один мелок, трижды повернулся кругом и написал свои три Х на двери в склеп.
– Я хочу найти Энн, – прошептал он, едва шевеля губами, но даже еле слышный шепот как будто отдался от каменного надгробия оглушительным эхом и прогремел по пустынным дорожкам.
Потом Дух закрыл глаза и прислушался всем своим существом. И когда дух умершего вошел к нему в сознание, он был к этому готов.
Это был жадный дух и к тому же – заносчивый и надменный. Он сразу напомнил Духу Аркадия Равентона, но только без слабой плоти Аркадия, без его малодушного вожделения. Этот дух был подобен пламенеющей черной стреле. Оглянись, – сказал он. И ничего больше. Всего одно слово. После чего он пропал. Дух сделал шаг назад и едва не ударился головой о выступ над дверью склепа напротив.
А потом – очень медленно – он повернул голову.
Ничего. Лишь ослепительно белые стены и цветы, дрожащие на ветру.
Чувствуя себя пресловутым дураком, которого обманули «на четыре кулака», Дух пошел обратно по той же тропинке. Но через пару минут до него дошло, что это другая тропинка. Тут он почувствовал себя совсем уже идиотом, потому что склеп, разрисованный тройными X, располагался в каких-нибудь двадцати футах от входа. В этом Дух был уверен. Как же он умудрился сбиться с пути?! Потому что он шел не к выходу, а в глубь кладбища.
Вскоре надгробия обступили его со всех сторон. Дух понятия не имел, где тут выход. Он рассудил, что находится ближе к центру кладбища. Надгробия здесь были выше. Они громоздились над ним, как бы пытаясь подняться в чистое безоблачное небо. Над самой дальней стеной возвышался темный массив жилых многоэтажек… какой-нибудь спальный микрорайон. Может быть, это опасное место и здесь не стоит ходить одному. Вчера вечером, когда они возвращались к Аркадию по темным улицам, Стив что-то угрюмо вещал об уровне преступности в Новом Орлеане. Вроде того, что в этом чудесном городе любой ребенок чуть ли не дошкольного возраста может запросто подойти к тебе, выхватить пистолет, прострелить тебе башку и обшарить карманы на хладном трупе. Во всяком случае, так говорил Стив.
Извилистая тропинка уводила все дальше в глубь кладбища. Теперь все небо щетинилось лесом железных крестов. Гранитные шпили поднимались все выше и выше и как будто склонялись над узкой дорожкой. Надгробные камни жались теснее друг к другу. Дух с трудом протиснулся между двумя надгробиями. В какой-то момент ему показалось, что он застрял. Сбоку раскрошился мягкий кирпич. Что-то воткнулось в спину. Он почувствовал, как разорвалась рубашка.
Но потом он все-таки выбрался на ту сторону. Пространство там было не таким безнадежно замкнутым, надгробия – значительно ниже. Самые высокие – лишь по плечо Духу.
На одной из низких мраморных плит навзничь лежала девушка. Вокруг надгробия – букеты высохших роз: когда-то алых, а теперь – черных, когда-то белых, теперь – цвета слоновой кости, когда-то розовых и желтых, а теперь – просто пыльных. Жалкие отголоски былых цветов. Длинные золотисто-рыжие волосы девушки свисали с надгробной плиты, в отдельных прядях запутались розы. Судя по первому впечатлению, она вроде бы не дышала, но когда Дух подошел ближе, он уловил слабое биение жизни.