– Не говори так, – попыталась я, но Мелисса взяла меня за руку, призывая к молчанию.
– Все нормально, – она криво улыбнулась. – Я не жалуюсь. Просто иногда наркота вызывает во мне желание излить душу. Будем считать это моей исповедью.
Она поднялась из-за стола.
– Джером – отличный парень, – Мелисса снова повернулась ко мне, стоя уже в дверном проеме. – Но он очень закрытый и агрессивный. Не разбивай его окончательно. Если решила уйти – уходи.
– С чего ты взяла, что я планирую уйти?
Да, я собиралась, но лишь, потому что знала: им не нужно третье колесо в моем обличье.
– Такие, как ты, всегда уходят, – Мелисса грустно улыбнулась. – Такие, как Джером, рано или поздно сорвутся. А такие, как я, лишь создают проблемы и умирают в одиночестве.
Я хотела ее разубедить, но Мелисса просто ушла, и мне, по правде, нечего было ей сказать. У меня нет ответов или лживых обещаний в запасе, и я слишком устала от их боли. Когда мы познакомились, я ввязалась в их жизнь, потому что это казалось безрассудным, самоуничтожительным и ничтожным. Я была эгоисткой. Думала о себе. Решила стать наркоманкой, зависнуть с вульгарной девицей, любящей пирсинг и странным пареньком, с которым хотела разок переспать. Они были картинкой, а не людьми. И я считала себя выше их до того, как узнала: обычные торчки, без прошлого и будущего. Я сделала их безликими, потому что так было проще. Но побыв с ними рядом, они обрели краски. Мне пришлось столкнуться с их болью, их историей, после которой нельзя воспринимать этих людей как обычных наркоманов, ставших такими просто из-за желания пустить жизнь под откос.
Их боль была не такой, как моя. Ни больше, ни меньше. Просто другой. И мне впервые захотелось отчаянно поверить Джерому, что у меня еще есть шанс выбраться. Я просто не готова пропускать их страдания через себя.
Сегодня ночью я уйду. Напишу записку, а лучше без нее.
В конце концов, все мы лишь призраки в жизнях друг друга.
Глава 11
Люди хотят верить, что каждый из них имеет значение. Мир полон рекламных фраз из разряда «Все мы индивидуальны», или «Во всей Вселенной нет двух одинаковых снежинок», или «Один человек меняет ход истории». В моей комнате полно похожих надписей на стенах. Не потому что я настолько глупа, что, правда, верила в свою особенность и нестандартность. Просто человеку необходимо напоминать, что он несет в себе какой-то смысл, иначе реальность введет его в состояние бесконечной, саморазрушительной депрессии.
Мы – биомасса. Толпа. Куча фигурок на доске.
Мир поделили на страны, создали такие понятия как «этнос», «национальность», «нация», «патриотизм». Куча слов, которые почему-то должны быть важны. Кто сделал их таковыми? Кто придал им столь веского значения, чтобы ради них убивать?
Их придумали те, кто творят историю. Возможно, это люди, а может, и нет. Мне никогда не узнать, потому что я одна из множества пешек. Нам не дают информации, лишь кормят терминами, которые мы проглатываем.
Говорят, что мы должны платить налоги – мы делаем. Должны соблюдать правила – соблюдаем. Обязаны умирать за свою страну – и опять же, идем, не задавая вопросов. Языки, нации, этнокультурные традиции – все это, как нам кажется, делает нас особенными, а, по сути, функция лишь одна… создать идеальное пушечное мясо.
Люди – это овцы. Никто не имеет значения. Мы рождены, чтобы ходить на работу, платить налоги и до конца жизни выплачивать ипотеку. Один сценарий у девяноста процентов населения. Какая уж тут индивидуальность?
Я осознаю, что нахожусь в затяжной стадии депрессии. Я даже читала в интернете симптомы и поставила галочку напротив каждого, начиная с бессонницы и заканчивая мыслями о самоубийстве. Везде советуют терапию, но мне даже сложно представить себя, обсуждающей свое детство с какой-то двадцатипятилетней практиканткой, кое-как получившей бакалавра по психологии.
Возможно, благодаря своей депрессии я способна видеть то, чего не осознают другие люди. Самое странное: мне не грустно. Иногда я чувствую такую боль, что не могу дышать, где-то в районе грудной клетки… но мне никогда не грустно. А чаще всего попросту безразлично. Мир вокруг меня серый, бескрасочный, а люди – одна сплошная, бесцветная масса. И это хорошо: когда они начинают обретать краски в моих глазах, то появляется опасность.