А затем страшная, прошедшая через все небо молния, подобна огненному копью, пронзила священника насквозь, отбросив всех остальных далеко в сторону. Воздух, ставший вдруг тяжелее скалы, навалился, прижимая к холодной, мокрой земле. И все вокруг утонуло в море огня.
Когда же пламень рассеялся, словно кто-то задул породившую ее свечу, и трактирщик, оторвав руки от лица, стал медленно под-ниматься, он увидел, что на том месте, где еще миг назад стоял священник, прямо из земли ключом бил столб огня, медленно растекавшийся безжалостным озером-костром, поглощая все на своем пути и неотвратимо приближаясь к ставшему вдруг таким серым и ма-леньким трактиру…
— Горивек! Сын! Там наш сын! — вскрикнула женщина, рванула мужа за подол кафтана, попыталась встать, но, поняв, что не может, по-ползла навстречу огню. — Я не позволю никому отнять у меня ребен-ка!
— Я найду его! — трактирщик бросился вперед, но у самой кром-ки огня его остановил колдун.
— Ты не сможешь ничем ему помочь, добрый человек, — промолвил он. — Это выше твоей веры.
— Пусть впереди меня ждет смерть, но я умру, зная, что сде-лал для сына все, что было в моих силах! — он попытался отс-транить колдуна, но тот на миг крепко сжал его руку цепкими хо-лодными пальцами и спросил:
— Где он?
— В угловой спаленке, рядом с лестницей на чердак… — прежде чем Горивек успел понять, к чему эти расспросы, тот метнулся к трактиру.
И время остановилось. Дыхание не смело сорваться ветром с губ, сердце застыло в груди, боясь, что его удары дадут новую си-лу огню, который, независимо ни от чего, продолжал медленно подпол-зать к дому. Предвкушая добычу, он выбрасывал вперед длинные язы-ки, чавкал и нетерпеливо подрагивал. Охватив трактир плотным кольцом, пламя залучилось, замерло на миг, словно желая продлить наслаждение сладостным ожиданием.
Казалось, прошла целая вечность. Уже затлели, занялись, заря-били непоседливыми огоньками ожившие на какое-то мгновение перед самым концом стены трактира.
А затем вздох облегчения сорвался с губ Горивека, когда он увидел появившегося на крыльце колдуна, в руках которого был маль-чик. Ему уже казалось, что все беды и волнения позади, и мужчина никак не мог взять в толк, почему чужак медлил, стоя на пороге, вместо того, чтобы поскорее нести ребенка прочь от огня.
"Беги! Беги! — готов был закричать Горивек, с ужасом видя, как медленно, вымеряя каждый шаг, колдун шел по огненному озе-ру. — Ну же!" — толи стоном, толи всхлипом сорвалось у него с губ.
Он рванулся к кромке пламени, но женщина-колдунья придержала его за рукав, тихо молвив:
— Пламень, зажженный силой Потерянных душ — коварная, не подв-ластная ничьей воле стихия, которая не терпит суеты.
— Но… — тот хотел было возразить ей, сказать, что… Однако умолк — колдун, наконец, добрался до кромки, где, на грани, его с нетерпением и нескрываемой тревогой ждали странники. Пальцы жен-щины выпустили рукав трактирщика, и тот метнулся к сыну, осторожно забрал его из рук спасителя и, прошептав лишь:
— Слава богу! — бросился к жене, чтобы и она могла прикоснуться к малышу, убедиться, что с ним все в порядке.
Та расцеловала мальчика, испуганного, взволнованного, но нев-редимого, и заплакала, мешая слезы с пылью и сажей.
— Ма, ну что ты, ма! — не понимая, что случилось с родителя-ми, не зная, может быть, он в чем-то провинился, пролепетал тот.
— Слава богу… Слава богу! — шептала женщина. Ее глаза горе-ли, щеки, еще мгновение назад мертвенно бледные и бескровные, зарделись румянцем. Потом она взглянула на мужа: — А ты спраши-вал, правильно ли поступил! Само небо отвечает тебе, проводя нас через испытание огнем, не карая, а милуя! Мы чисты в его глазах! — и она умолкла, прижавшись к ребенку, не в силах оторваться от него ни на миг.
Коснувшись рукой взлохмаченных волос сына, трактирщик кивнул и, прошептав:
— Слава богу, — повернулся, огляделся вокруг.
Он и не заметил, когда окутался огнем трактир. Теперь дом уже догорал, оседая тусклыми головешками на землю, потемневшую, едва огонь покинул ее столь же внезапно, как и появился.
К нему подошли слуги:
— Не горюй, хозяин, — тихо молвила старуха. — Добро-дело на-живное… — она умолкла, не зная, что еще сказать, как утешить.
— Такова, видать, судьба, — вздохнул Орхип. — Тяжко, конечно, придется накануне зимы, особливо вам с мальцом…
Трактирщик лишь опустил голову на грудь, словно прощаясь с прошлым, а затем, спустя лишь миг, двинулся в сторону собравшихся возле дороги колдунов.
Кожа смуглолицего посерела, на лбу выступили капельки по-та. Он сидел на камне, позволив спутникам заняться обожженными ногами.
Трактирщик низко поклонился ему и промолвил, не поднимая глаз:
— Спасибо. Я, моя семья, мы все в вечном долгу перед тобой… Не знаю, имею ли я право спрашивать… И, все же, ответь, мне надо знать: почему ты снова помог нам, ведь все долги давно оплачены?
— Мы всегда платим добром за добро. А разве благодарность име-ет границы?
— Спасибо. Мне будет много легче жить, зная, что вы есть.
— Спасибо, — к нему подошла жена, ведя за руку сына. — И прос-тите меня за все сомнения и страхи, что жили в моей душе. Как могла я, воспитанная на проповедях священников, быть иной? Но я изменилась… — она умолкла, видя, как колдунья, вздохнув, закачала головой:
— Как же тебе будет теперь тяжело жить среди людей, дорогая! — промолвила та. — Лучше уж было тебе сохранить прежнюю веру.
— Но почему! — удивилась та. — Разве плохо то, что я узнала правду?
— Правду? — горькая улыбка тронула ее губы. — Увы, это лишь ее часть. Есть еще правда о прошлом, с которой все мы должны жить.
— И поэтому вы позволяете священникам так обращаться с вами, унижать, гнать прочь, словно… Словно беззубую собаку? — воскликнул Горивек, сам удивляясь своей смелости. Он никогда не осмелился бы задать свой вопрос, если б колдунья не показала, что сама стремится к этому разговору.