— А теперь нам пора отправляться в путь, — колдунья расправила плащ, прикрывая им укутанного в одеяльце младенца.
— Подождите! — встрепенулся трактирщик. — Куда же вы? Оставайтесь у нас! Мы будем рады…
— Мы не можем, — качнула головой колдунья.
— Но… — Горивек даже растерялся, когда ему казалось само собой разумеющимся, что гости примут его приглашение и пробудут в трактире достаточно времени, чтобы он смог их отблагодарить. — Вы не должны! Только не сейчас! Он не сможет идти с обожженными но-гами! — Горивек повернулся к смуглолицему, который уже медленно, тяжело опираясь о плечи колдунов, поднялся и с трудом, сильно хромая, сделал несколько шагов в сторону леса.
В глазах женщины отразилась глубокая боль. Но она лишь пок-репче прижала дочку к груди и качнула головой: — Ему придет-ся. Мы не можем ждать, пока раны заживут. Пойми: ребенку мало войти в мир, ему надо стать в нем своим. Ведь вы тоже, ожидая рождения, зовете священника, а потом он ведет родителей и малыша в храм, чтобы в тело вошла святая душа. Почти так же делаем и мы… — она двинулась вслед за мужчинами, увлекая за собой замеш-кавшуюся возле сверстницы воспитанницу.
— Спасибо… Спасибо вас за все! — люди низко, до самой земли поклонились колдунам.
И те на миг остановились, обернулись.
— Прими последний совет, — тихо проговорил молодой колдун. — Ес-ли хочешь, чтобы удача пришла в твой дом, испроси у бога для себя другое имя. Все твои беды не от судьбы, а лишь от него.
Они ушли, скрылись за деревьями, а люди все продолжали молча смотреть им вослед.
— Да, — вздохнул, наконец, трактирщик. — Кто бы мог подумать… — и он двинулся к дому, прикидывая, как будет лучше поступить: самому сходить в ближайшую церковь, или не искушать судьбу и дождать-ся, когда бродячий монах или проповедник остановится в их тракти-ре.
Во всяком случае, он решил сменить имя как можно скорее, и, кто знает, может быть, тогда удача действительно повернется к нему лицом.
Старуха подошла к девочке, обняла ее за худые, острые плечи.
— Что с тобой, Таюшка? — ласково, как никогда раньше, спросила она.
— Не знаю, бабушка. Наверное, будь я посмелее, ушла бы с ни-ми. Они такие… волшебные! Когда они рядом, на душе спокойно и тепло.
— Они бы не взяли тебя. И правильно б сделали. Ты же зна-ешь, чем закон грозит вероотступникам.
— Но почему? Это же несправедливо!
— Ох, Тая, Тая… В мире много несправедливого… Пойдем, стано-вится холодно.
— Бабушка, они ведь еще вернутся?
— Кто знает… — начала она, но в глазах девочки горел та-кой яркий огонь веры и надежды, что старуха не посмела погасить его. — Может, придут другие. Колдуны — не редкие гости в трактирах.
— Нет, эти были особенные.
"Да, дитетко, — думала старуха, глядя на девочку. — Особенные. И мы не сможем теперь жить так, как раньше, ибо горящий в их серд-цах огонь отогрел наши души, которые, научившись заботиться и лю-бить, уже не смогут замерзнуть вновь".
Глава 2
Колдуны уходили все дальше и дальше в лес.
Насквозь промокшие, поседевшие и потерявшие половину своих роскошных шевелюр деревья расступались перед ними, втягивая длин-ные, похожие на огромных дождевых червей корни под землю. Кусты отодвигали колючие ветки, боясь ненароком поранить желанных гос-тей. Земля вокруг лежала жирной, чавкающей кашей, но узкая тропка под ногами странников оставалась совершенно сухой и такой чистой, словно добрая хозяйка, готовясь к встрече, расстелила дорожку.
Где-то после полудня они вышли на небольшую, окруженную хо-роводом берез, полянку. Видя, что раненый, держась из последних сил, все сильнее наваливается на плечи поддерживавших его колду-нов, Дубрава решительно остановилась:
— Всё. Нужно передохнуть, — она передала дочку в руки воспитан-ницы, а сама подошла к молодому колдуну, которого спутники успели усадить на ствол поваленного ветром дерева, взглянула на набухшие, пропи-тавшись кровью, тряпицы, укрывавшие ступни босых ног, когда любая обувь, сколь мягкой и удобной ни была, обернулась б лишь новой пыткой.
— Я сменю повязки, — сказала она.
— У нас нет на это времени, — переведя дыхание, ответил тот. Он быстро провел ладонью по лбу, смахивая пот.
— Ты устал…! - не в силах дольше скрывать боль, горевшую у нее в глазах, взмолилась Дубрава.
— И что же? До заката нам еще много предстоит пройти.
— Тогда позови драконов, ты же можешь, я знаю! Пусть они пе-ренесут нас. Или прикажи Ясеню и Власу сделать носилки…
— Послушай, женщина, — он, наконец, поднял черные, глубокие как бездна глаза, устремив пристальный взгляд на колдунью, — ты что же, хочешь, чтобы твоя дочь осталась безымянной? Если нет, не мешай мне! — и отвернулся.
— Я не могу смотреть, как ты страдаешь…! Черногор, я очень люблю дочку. Но ты… Ты так много для всех нас значишь! Ради те-бя я готова…
— Замолчи! — его голос стал резким, словно порыв ветра. — И даже думать не смей! Я должен ввести ребенка в храм! Ее судьба — превыше всего!
— Мне трудно спорить с сильнейшим из Старших… — прошептала Дубрава. Она склонила голову, пряча катившиеся по лицу слезы.
— Тебе и не следует. Пора, — он подозвал к себе спутников, которые помогли ему подняться и, поддерживая, повели дальше вглубь леса.
А женщина, тяжело вздохнув, вернулась к девочке. Передавая ей младенца, Полеся робко спросила:
— Наставница, Старший рассердился на тебя?
— Да, милая.
— Но почему? Разве ты в чем-то провинилась?
— Да. Ему пришлось напоминать мне, что самым важным для меня теперь должна стать жизнь моей девочки, ибо в ней мое буду-щее, будущее моего умершего мужа и грядущее всего нашего ро-да… Идем, Полеся.