Легион вздрогнул, предвкушая скорый бой. Небесное воинство обнажило клинки. Эрагон поднял руку для решительного взмаха. Но всегда твердая рука внезапно обмякла, безвольной тряпкой рухнув вниз: Красный гигант, освещающий поля Тартара, погас, закрытый исполинскими крыльями.
На высохшую почву границы Рая и Преисподней осторожно ступила легкая нога.
За спиной серафима неслышно падали мечи, безмолвно преклонялись колени, благоговейно опускались головы: не хуже молитв любой белокрылый знал древнюю сказку о Первом ангеле, сотворенном Создателем из первых лучей небесного светила. И если глаза могли врать, то энергия, пронизывающая каждого, что стоял на выжженной земле, не обманывала. Синие глаза внимательно скользили по белым и золотым перьям, начищенной броне и склоненным макушкам.
«Это победа», — думал Эрагон, мысленно деля уже завоеванную Преисподнюю на новые райские сады.
«Это знак», — роились в его голове восторги и предвкушение расправы над демонами.
«Это дар», — руки непроизвольно сжимались от наслаждения и веры в собственную исключительность, в одобренный самим Создателем подвиг.
Но вопреки всему, легенда небес Эсидриель лишь печально взглянул на шесть золотых крыльев и отвернулся от ангельского воеводы. Тихими шагами стройная величественная фигура Первого бессмертного отдалялась от замершего воинства и приближалась к дьявольской своре.
— Здравствуй, дитя мое, — Эсидриель поцеловал чернокрылую Уокер в лоб, тепло кивнул Геральду и ободряюще улыбнулся застывшему статуей в пространстве и времени Адмирону. — Твоя мать пожертвовала всем, чтобы ты не погибла на земле. Думаю, я смогу помочь тебе выжить и на небесах. Я обещал тебя спасти, помнишь? — Древний ангел вновь повернулся к оторопевшему воинству, закрывая демонов исполинскими серебряными крыльями. — Войны не будет, возвращайтесь в свои спокойные гнезда и благодарите Создателя за жизнь, что отныне будет полна мира.
— Ты не можешь, — наконец, найдя голос, прошептал Эрагон, до последнего не веривший своим глазам. — Это не ты.
— Я уже давно не я, — лицо Эсидриеля вновь озарила улыбка. — Но сила, что есть во мне, дает право поставить точку. Битва закончится, не начавшись. Советом правит древнейший, и я говорю «хватит».
Сухой ветер встряхнул белые пряди замершего Серафима — один за другим его верные ангелы срывались с места, покидая поле брани и скорби, легкими взмахами отдаляясь в сторону Цитадели.
========== Часть 12. Последний подвиг ==========
— Что за чушь? — новый непризнанный Эдвард задумчиво крутил в руках ангельский клинок: этот мир не переставал удивлять преставившегося всего месяц назад смертного: слишком много правил, слишком много «но» и «если», слишком много непонятного. — Почему любая рана, нанесённая таким оружием, смертельна для ангела? — серокрылый юноша поднял глаза на Мисселину, тихо наблюдавшую за его движениями.
— Это древнее правило, введенное после Первой войны Рая и Ада. Раньше эти клинки разили без промаха и всегда несли смерть врагу, но после века кровопролитий стороны заключили перемирие. — терпеливо ответила она. — Одним из условий, выдвинутых Дьяволом, стала возможность исцеления. Конечно, не от всякой раны, но от многих. Так Сатана мог быть уверен, что в случае новой бойни силы будут равны.
— А почему этот закон не действует на ангелов? — любопытный непризнанный все никак не унимался. — Разве это справедливо? У демонов шанс выжить есть, а у ангелов — нет?
— Милый, ни одному ангелу не придет в голову ранить своего собрата! — Мисселина не удержалась от благодушного смешка и повернулась к остальному классу. — Итак, группа, идем дальше. Сегодня нам нужно изучить еще и оружие Легиона Преисподней, не теряем времени, вечность обманчива! Ой как обманчива!
***
Время остановилось. Не слыша собственный протяжный вопль, Вики неслась к названному отцу, чье тело неестественно надломилось и, покачнувшись, опустилось на выжженную землю. Медленно. Слишком медленно.
Шестикрылый Серафим стоял над упавшим Эсидриелем, неспешно вытаскивая обагренный рубиновой кровью клинок. Тонкое лезвие протяжно выло — даже бездушный металл осознавал, чью жизнь только что ранил. Нет, сегодня в Цитадели не будут греметь праздничные фанфары, не будет даже легких медленных хлопков, границы Рая не расширятся новыми территориями, но Совет сохранит свою власть. Он сохранит свою власть.
— Это было твоим последним словом, Первый ангел, — Эрагон склонился над легендой небес, внимательно ища свое отражение в тускнеющих синих глазах бессмертного. — Прости и прощай, великий.
В абсолютной тишине, той, что обычно бывает перед самой страшной бурей, он выпрямился и посмотрел на адскую свору, что замерла, не в силах двинуться с места. Оглушенные предательством, что очернило даже пограничные земли Преисподней, бесы не могли отвести взгляд от холодных глаз Советника Цитадели, который так и не смирился с подаренным миром.
Совсем рядом, казалось, на расстоянии выдоха, сжатая в кольцо крепких рук Адмирона, билась чернокрылая тварь — та, что отказалась от величия Цитадели ради пропитанного кровью демона, та, что не пожалев собственной матери уничтожила единственную надежду Рая на славную победу. «Тебе больно, Виктория Уокер?» — думал Эрагон. — «Что ж, так еще лучше».
Насмехаясь над бессилием, ангельский воевода неспела подошел к ней и, как смотрят на загнанное в угол животное, окинул взглядом беснующуееся тело: в синих глазах, точь в точь как в тех, из которых он только что забрал свет, кричал синий кит.
— Каково это, осознавать, что все тщетно? — его губы дрогнули в улыбке, но взгляд продолжал обжигать холодным свинцом. Посмотрев еще немного на конвульсии Уокер-младшей, Эрагон расправил три пары золотых крыльев и одним взмахом оставил это место позади. Сегодня пограничные земли не стали полем брани, но определено стали полем скорби.
Виктория продолжала вырываться из крепких рук Винчесто — сил кричать уже не было, но догнать быстро удаляющую фигуру Советника, и, пускай и ценой собственной жизни, вырвать каждое из шести крыльев, свернуть шею, сломать хребет в память о том, кого она гордилась называть своим отцом, она бы смогла. Она была должна сделать хоть что-то. Что угодно. Но когда Эрагон уже скрылся за горизонтом, и Адмирон ослабил хватку, Вики просто упала. Волны ледяной скорбью заливали все трюмы, заполняли каюты, выходили на палубу и топили ее хрупкий корабль, что и так слишком долго трепало в беспокойных водах. Это стало последним словом в панихиде по Виктории Уокер, последним гвоздем в крышку ее гроба, последним белым лепестком, что опустился на холмик свежей земли.
— Если бы ты напала на Советника Цитадели, это стало бы прямым объявлением войны, — Адмирон пытался сказать что-то еще, но она не слушала, ползя к недвижному телу, обжигая колени и до крови сдирая кожу на ладонях.
— Уокер, — чьи-то крепкие руки подняли ее, чьи-то пронзительные глаза вгляделись в ее отрешенное лицо, чьи-то сухие губы коснулись пульсирующего виска. — Не стоит этого делать, — Геральд держал ее за плечи, не давая вновь упасть. — С тебя хватит.
Но Вики, не отвечая на взгляд, лишь слабо дернулась, умаляя отпустить: все было напрасно. Все всегда напрасно — что бы она ни делала, какие бы жертвы не приносила на алтарь Создателя — все всегда было действительно тщетно. Она всеми силами пыталась сохранить этот мир, но мир, похоже, был этому совсем не рад. Быть может, ему действительно стоило сгореть в белом огне Последнего оружия.
— Ты права, нужно попрощаться, — Всадник, поняв все без слов, выпустил ее из заботливых объятий. — Я буду здесь.
Еле переставляя ноги, Виктория подошла к телу отца и опустилась на сбитые колени. Дрожащие руки очертили спокойное благородное лицо, мягко огладили подернутые патиной седины волос. Пересохшие губы прикоснулись к еще теплой щеке.
— Ты трижды дал мне жизнь и сам принял смерть, — прошептала она, не поднимая головы. — Знал ли ты, что погибнешь на руках демона от руки ангела? Знал ли ты, что так окончится твоя вечность?