Ни слез, ни криков, ни иступленных терзаний: казалось, она не чувствует ничего — единственным, что осталось, была злость. Она всегда мирилась — мирилась с первой смертью, мирилась с ненужной вечностью, мирилась с алчностью и глупостью бессмертных, мирилась со своим страшным предназначением, мирилась с кознями Сатаны, мирилась с чужой личностью внутри себя, мирилась с жертвой собственной матери. Виктория всегда принимала окружающую реальность, вспоминая слова одного демона, который однажды сказал, что она часть этого мира.
Нет
Она никогда не была его частью. Она — Последнее оружие, созданное для того, чтобы разнести эту чертову Вселенную на щепки, поджечь их и очистить запятнанное всеми пороками бытие. И с этим она не смирилась. И сейчас, как тогда, у Леса Небытия, она не будет мириться со смертью отца.
— Думай, Уокер, думай, — тонкие длинные пальцы гуляли по серебряным перьям, разметавшимся во все стороны, брови хмурились, а синие омуты беспокойно метались от спокойного лица к кровавой ране, что продолжала пульсировать под сердцем бессмертного. Выхода не было — у ангела нет шанса выстоять против своего же оружия, как у змеи, что не имеет шанса против своего же яда. — Давай, Уокер, должно быть средство, любое, какое угодно, последнее средство… — На этой мысли Вики замерла, пытаясь понять, что именно упускает. Последнее средство — бесстрастная пуля прошла навылет, возвращая ей самообладание, давая надежду.
«Вечность опьяняет, давая иллюзию того, что нет ничего непоправимого, а это не так», — вспомнила девушка один из своих разговоров в Геральдом — с тех пор она не отреклась от своих убеждений, но сегодня чертова вечность все исправит.
Твердая рука тянется к воронову крылу, пальцы быстро вырывают отчего-то покрасневшее перо, но думать о цвете времени нет. Острие бескомпромиссно впивается в открытую ладонь, чертя страшный знак, благодаря которому она когда-то давно чуть было не застряла в Небытии.
«Если бессмертный может перейти с небес в Ничто, то и чертова рана может перейти от одного к другому. Переход — это не про место, переход — это про состояние», — убеждает она себя, выводя последние линии и вжимая руку в открытую рану. Кровь двух бессмертных неторопливо смешивается под шепот земной молитвы. — «Пожалуйста, работай».
***
Адмирон Винчесто отдавал последние распоряжения по роспуску Легиона, а потому не сразу услышал сдавленный крик Владыки.
— Что еще могло случиться, Повелитель? — медленно оборачиваясь на звук, устало протянул он, но неозвученные слова так и застряли в горле: глаза нашли обезумевшую и окровавленную Леди Уокер, шепчущую над телом Первого бессмертного слова доселе неизвестной молитвы. Вокруг недвижных фигур собиралось беспокойное накаленное облако. Рядом Геральд — иступлено рыча, пытавший пробиться сквозь невидимый купол, но лишь разбивавший руки.
Леди Уокер удивляла привыкшего ко всему Адмирона с самого первого появления в Чертоге одним лишь своим существованием. Спустя десятки веков Винчесто и не надеялся встретить кого-то, кто может растопить лед в сердце Первого Всадника: да, чувства демонам никогда не были чужды, но настолько безоговорочная и глубокая любовь, которой дышала каждая клетка изменившегося до неузнаваемости Геральда, еще ни разу не озаряла своим светом мрачные стены Преисподней. Однако просветлевшие своды вскоре начали дрожать. Леди Уокер бросала вызов каждому адскому устою — запрещала сечь провинившихся бесов, сверлила палачей синими глазами так, что те бросали секиры и виновато отряхивали пыльные плечи внезапно помилованных смертников, терпеливо прикрывала глаза, щурясь от боли, ухаживая за опасными цветами в закрытой и запретной оранжерее. На все замечания Адмирона Виктория лишь мягко улыбалась, а сам Владыка благодушно отмахивался, позволяя своей Леди делать все, что вздумается. Лишь спустя несколько недель, за которые измученный советник прошел все круги ада от «отрицания» к «принятию», Первый Всадник согласился рассказать ему, что на самом деле случилось у Леса Небытия. Слушая тихий спокойный рассказ о том, как непризнанная шагнула в Ничто, спасая мир от Последнего оружия Создателя, Винчесто медленно оседал на пол под слегка насмешливый взгляд голубых огней Повелителя. Возмущение стихло, уступив восхищению: Леди Уокер и правда могла делать все, что вздумается в этом мире, потому что то был мир, живущий лишь благодаря ей.
Да, в глазах Адмирона Виктории было даровано право на любой каприз. Но сейчас она вершила нечто иное, и смотреть на это он отказывался. Однако внезапно и вопреки всему, одним взмахом крыльев советник оказался рядом с разъяренным Владыкой и, вторя ему, вкладывая всю силу, что смог найти после тяжелого дня, бил по прозрачному куполу, что накрыл Леди Уокер и Первого ангела.
Все кончилось также внезапно, как и началось: Первый Всадник и Адмирон Ада чуть было не рухнули, неожиданно потеряв сопротивление энергетического свода. Виктория уже не сидела над телом — черные крылья, пестрящие алыми перьями, недвижно разметались вокруг, мягкие губы замерли холодной маской, тонкая рука неотвратимым приговором накрывала страшное багровое пятно, растущее под сердцем.
— Что она натворила… — Винчесто упал на колени вслед за Владыкой, отрешенно бродя взглядом по спокойному лицу. — Что же она наделала?
— Неужели вам не понятно, Адмирон? — хрипло прошептал Геральд, припондимая ее окровавленную руку с вырезанным на ладони символом. — Она перенесла рану с ангела на себя. — Голубые огни потемнели, сжатые кулаки побледнели, сухие губы вытянулись болезненной нитью. — Останьтесь здесь и дождитесь, пока он очнется. Мы должны знать, что жертва не была напрасной. Теперь все решит время.
Больше не сказав ни слова, Первый Всадник подхватил хрупкое тело и медленно скрылся в почерневшем небе.
***
Уокер медленно открыла глаза: сознание возвращалось, но окружающие образы не торопились собираться воедино. Спустя миг или век перед уставшим взором неохотно проступили очертания темной фигуры, слабо освещаемой холодным ночным светом. Собравшись с силами, Вики медленно опустила на ледяной пол босые ступни. Неслышно, пытаясь не разрушить спокойную тишину, она подошла к замершему демону.
— Как долго я спала? — тонкая ладонь осторожно прикоснулась к каменному плечу Всадника.
— Слишком долго, Уокер, — не оборачиваясь, прошептал он.
— Сердишься? — девушка мягко прислонилась к его спине и, игнорируя жесткое оперение, обхватила руками напряженное тело.
— Нет, Уокер, — не отрываясь от витражного стекла, ответил Геральд. — Я счастлив.
Наконец, обернувшись, он внимательно и спокойно взглянул на слегка осунувшееся лицо своей безумной Виктории.
— Чем ты думала на этот раз? — голос был холоден, но в глазах читался неподдельный восторг — она вновь смогла его удивить, и искреннее счастье — она вновь смогла вернуться к нему.
— Тем же, чем и всегда, — она мягко погладила черные пряди. — Сердцем.
— И что же оно тебе говорит сейчс? — он уже не мог сдержать улыбку: голубые огни сверкали, сильные руки крепко обнимали, сухие губы мелко дрожали.
— Оно говорит «хватит», — Уокер лукаво взглянула на своего демона и потерлась о его щеку. — Вот теперь точно достаточно.
— Согласен, — кивнул Первый Всадник, и, не в силах держать паузу, накрыл ее губы своими.
Спустя доброе тысячелетие Виктория медленно отстранилась и перебором струн спустилась от воротника черной рубашки вниз, разбрасывая вокруг сконфуженные пуговицы. На миг тонкие длинные пальцы задержались на узле пояса, а после снова вернулись к уже обнаженным белым плечам. Оставляя невесомую дорожку поцелуев на ключицах, она прикрыла глаза, наслаждаясь тягучей секундой этого удивительного момента.
Каждый миг рядом с ним был чудом, каждый вдох — благословением, каждый поцелуй — откровением. Вот ее прохладная рука касается волевого подбородка, притягивая к себе. Вот босые ноги, едва задевая серый мрамор, уносят тело в сторону широкой уже успевшей остыть постели. Вот синие глаза неотрывно наблюдают за каждым движением широкой груди: вверх-вниз, тяжело, протяжно, в предвкушении, в нетерпении, в боли и в исцелении, в потере и обретении — его сердце живет своей собственной жизнью, но лишь для нее.