– Когда звезда во тьме засветит, – услышала Тиса заунывный невыразительный голос чтицы, – приди ко мне, моя любовь, чтоб мог лобзать я твои плечи, чтоб стан твой гибкий видеть вновь…
Создавалось впечатление, что горемыка-любовник из последних сил молил деву о свидании. В довершение еще и простыл, так как четверостишие завершилось сотрясающим гостиную чихом.
Появление девушки лишь самую малость оживило женское общество. Отрубина подмяла подушку локтем и оглядела вошедшую без особого интереса, помаргивая, будто спросонья. А компаньонки оторвали носы от вязания и книги.
Тиса коротко представилась женщинам и протянула письмо хозяйке. Марья Станиславовна донельзя медлительным движением белых пальчиков, усеянных перстнями, надорвала бумагу, вынула письмо из конверта. Чтение короткой записки заняло целых пять минут. Компаньонки в ожидании вытянули шеи, словно две подслеповатые гусыни.
– Ах, Нестор, – наконец протянула Отрубина, откладывая листок. – Право слово, я едва помню своего двоюродного брата. Мы были сущими детьми, когда виделись в последний раз. Такой милый мальчик, он не расставался с сачком все лето, ловил всяких букашек, сажал их в баночки. Жаль, отбился от семьи, выбрав себе это жуткое занятие и странное место для проживания, уж простите за прямоту, милая.
– Что за занятие, матушка? – полюбопытствовали «голубые чепцы».
– Чин судейства в пограничном поселении.
«Ох-ох», – закачали головами компаньонки, но как-то вяло.
Тиса представила Нестора Обло с сачком, гоняющимся за бабочками, и усмехнулась по себя. Да, теперь он не букашек сажает в баночки.
– Но я его понимаю. Наши увлечения – наши крылья, – протянула хозяйка гнусавым голосом, – в полете обретаем счастья миг! Это из пьесы «Орив». Неужели не слышали о подобной? О Единый, о чем это я? Конечно, бедняжка никогда не была в театре.
«Ох-ох», – «голубые чепцы» снова пришли в движение.
– Но в вашем городе есть хотя бы клуб, дорогуша?
– Нет, ваша милость.
– Как печально. – К непробиваемому умиротворению в лице матроны все же добавилась толика жалости.
– Прискорбно, – эхом вторили Отрубиной компаньонки.
Тиса до сих пор и не подозревала, что, оказывается, так жестоко была обделена. Но решила не рассуждать на эту тему, а дождаться решения хозяйки по поводу просьбы в письме. Но, по-видимому, Марья Станиславовна Отрубина не торопилась в этой жизни ни в одном деле.
– Вы играете на музыкальном инструменте? Или поете? – продолжала она пытать гостью.
Тисе пришлось признаться, что эти таланты обошли ее стороной. Наверняка такие ее ответы приведут к тому, что все же придется искать съемное жилье, как и предполагала изначально. Возможно, к лучшему. Все же такой пышный дом вызывал у нее стесненность.
– Уж лучше вашей Лизоньки никто не поет, матушка, – подала голос одна из компаньонок. – Ее голосу позавидовал бы и соловей.
– Моя дочь и в самом деле великолепно музицирует, но, к сожалению, редко когда пребывает в подходящем настрое, – благодушно произнесла Отрубина. – Очень жаль, что вы не музицируете. Тогда, быть может, м-м… вы почитайте мне сонет. А то Есения уже устала.
Смиряясь с чудачеством хозяйки, девушка присела на край кресла и приняла из рук «чепца» томик стихов.
– Отсюда. – Женщина пальцем показала нужную строфу.
– Твой дивный лик в вуали ночи я не устану созерцать, и твои губы, носик, очи, и твою грудь, и твою стать…
Тиса читала и не могла отвязаться от мысли, что поэт явно стремился разобрать свою избранницу на мельчайшие части, а затем каждой отдельно написать по оде.
Отрубина откинулась в подушки и закрыла глаза.
– Она читает лучше, чем ты, Есения.
Компаньонка обиженно чихнула.
– Фоня, отведи гостью к Рине, передай ей, что я велю выделить комнату. И пусть затопит баню, – обратилась хозяйка к служанке, что ожидала распоряжений у двери гостиной.
– Я бы не хотела стеснять, – призналась Тиса.
– И не стесните, – зевнула в кулачок Отрубина, – если будете вести себя тихо и лишний раз не станете попадаться на глаза его милости. Лев Леонидыч – очень занятой человек. Очень. Последний месяц он даже ни разу не был в театре.
Компаньонки округлили глаза. Неслыханная самоотверженность главы дома вселяла в них благоговейный страх.
– Ступайте, милочка. Думаю, вам не терпится передохнуть с дороги, – закончила благодетельница. Тема успела ее утомить.