— Как охота? — спросила Элизабет. — Похоже, ты подстрелил дичь.
Харрис метнул быстрый взгляд на нас с Кассандрой, но не ответил.
— Прекрасная кобыла, — заметила я в попытке помочь ему преодолеть смущение. — Не узнаю ее. Она новая?
Харрис продолжал молчать. На лбу его появились складки, которые, я полагаю, обозначали состояние глубокой задумчивости.
— Харрис купил ее две недели назад, — ответила Алетия.
— Как вы ее назвали? — спросила Кассандра.
Харрис открыл рот, закрыл его и снова открыл.
— Ф-ф-ф-фелисити, — наконец сказал он.
— Прелестное имя, — восхитилась я.
Я улыбнулась в надежде положить конец страданиям Харриса.
— Нам всем не терпится увидеть вас за ужином, Харрис, — сказала я.
Он нахмурился.
— Да-да-да-да-давайте надеяться, что кухарка приготовит что-нибудь при-при-при-пристойное для ра-ра-ра-разнообразия.
Он кивнул, но так и не коснулся шляпы, перед тем как ускакать.
Тем вечером наше общество собралось в большой, роскошно обставленной столовой, где в честь приезда гостей накрыли замечательный ужин. Кухарка изумительно справилась со своими обязанностями, продемонстрировав необоснованность критики Харриса.
— Вино превосходно, сквайр, — сказала я. — Не припомню, когда в последний раз вкушала более богатый букет. Уж не испанское ли это марочное?
— Вы совершенно правы, мисс Остин, — ответил сквайр. — Новое марочное вино из Севильи, и раздобыть его весьма непросто.
— Отец очень гордится своими винами, — улыбнулась Кэтрин.
— Харрис, ты снова едва пригубил, — укорил сына сквайр.
— Вы же знаете, что я не вы-вы-вы-выношу испанское в-в-в-вино, сэр, — сказал Харрис.
Он сидел рядом с отцом во главе стола, тяжело развалившись на стуле, и чувствовал себя явно не в своей тарелке.
— Я заказал немного т-т-т-т-того, что, возможно, б-б-б-б-больше понравится нашим гостьям.
— Смею напомнить, молодой человек, что однажды весь мой винный погреб перейдет к тебе, — не без досады произнес сквайр. — Ты научишься ценить его содержимое. Выпей, я настаиваю.
— Я не б-б-б-буду, сэр. Оно отв-в-в-вратительно.
Лицо сквайра покраснело. Я поняла, что подобная перебранка возникает между ними не впервые. Опасаясь, что он заставит молодого человека выпить то, что он так презирает, я решила вмешаться.
— Прошу, отдайте его мне, Харрис. Если леди посмеет не отказать себе во втором бокале.
Молча бросив взгляд, который выдавал его удивление, Харрис быстро подтолкнул свое вино ко мне.
— Ваше здоровье, сквайр, — сказала я, поднимая новый бокал.
— Ваше здоровье, — повторило общество.
Все, кроме Харриса, выпили.
— Что ты сейчас пишешь, Джейн? — осведомилась Алетия, когда на стол подали очередную перемену блюд: филе камбалы и замечательное телячье рагу. — Ты начала новую книгу?
Бигг-Уитеры были единственными людьми, помимо Марты, нескольких близких родственников и членов моей собственной семьи, кому я поверила желание писать и кому позволяла читать свои романы.
— Пока нет, — с сожалением ответила я.
— Мы много путешествуем с тех пор, как покинули Стивентон, — сказала сестра. — Боюсь, Джейн еще толком не пришла в себя, чтобы писать что-либо, кроме дневника.
— Очень жаль, — откликнулась Элизабет. — Мне так нравились твои книги. Я бы хотела прочесть еще одну.
— Я тоже, — сказала Кассандра.
— Сколько долгих счастливых часов мы провели, весело устроившись в одной из спален и вслух читая твои книги, — произнесла Алетия с ласковым укором.
— Мне нравилась история, в которой героиня оказывается в аббатстве и пугает себя всевозможными воображаемыми страхами, — сказала Кэтрин. — Кажется, она называлась «Сьюзен»?
— Да, да! Роман просто прелесть! — воскликнула Алетия.
— Вы правда так считаете? — спросила я, польщенная, что сестры помнят книгу, ведь прошло по меньшей мере три года с тех пор, как мы ее читали.
— Он был весьма занимателен и превосходно высмеивал «Удольфские тайны» миссис Радклиф, — ответила Алетия.
— Я проглотила «Тайны» за два дня, — воскликнула я, — и все это время волосы дыбом стояли на моей голове!
— Ты обязана попытаться опубликовать «Сьюзен», — сказала Алетия. — Пусть Генри тебе поможет. У него хорошие связи.
— Да, но, боюсь, не в издательском мире.
— Он должен знать кого-то. Обещай, что попросишь его.
— Если настаиваешь, — улыбнулась я.
— Можно мне дать один маленький, но важный совет, который, на мой взгляд, улучшит книгу, или это непростительная дерзость? — спросила Кэтрин.
— Ничуть, — возразила я. — Полагаю, мое творение — в лучшем случае черновик, так что любая критика только приветствуется.
— Вся беда в имени героини, — сказала Кэтрин с притворной серьезностью. — Что романтичного в девице, которую зовут Сьюзен? Вот если дать ей другое имя, например Кэтрин, не сомневаюсь, что книгу будет ждать настоящий успех.
Леди засмеялись.
— Я буду иметь это в виду, дорогая Кэтрин, на случай если когда-нибудь решу переработать ее.[21]
Харрис, который молчал во время беседы, резко бросил вилку на тарелку.
— В-в-в-вам что, леди, больше не о чем по-по-по-поговорить? Только о г-г-г-глупых ро-ро-ро-романах?
— Романы вовсе не глупые! — возмутилась Алетия.
— Вот именно, Харрис, — сказал сквайр. — Признаюсь, мой читательский вкус склонен к более серьезным предметам, таким как право, история, архитектура, текущие события и, разумеется, по воскресеньям дела духовные. Но роман, само название которого, как ты, возможно, знаешь, восходит еще к римлянам, обретает все большее уважение в различных кругах.
— Романы — весьма достойные творения, в которых выражены сильнейшие стороны человеческого ума, — согласилась я.
— Ка-ка-ка-ка-какие еще стороны ума? — досадливо фыркнул Харрис.
— О, всего лишь проникновеннейшее знание человеческой природы, — ответила я, — удачнейшая зарисовка ее образцов и живейшие проявления веселости и остроумия, которые преподнесены миру наиболее отточенным языком.
— Верно, верно! — воскликнула Алетия, и леди принялись аплодировать.
— П-п-п-по-моему, — сказал Харрис, — романы читают слабые ра-ра-ра-рассудком, и они не что иное, как сп-п-п-плошная трата времени.
— На редкость невоспитанное замечание, Харрис, — сурово укорил его сквайр, — ведь ты прекрасно знаешь, как твои сестры любят читать романы, к тому же Джейн призналась в нескольких попытках их написания. В последнее время я обрел терпимость к людям, будь то джентльмены или леди, которые получают удовольствие от чтения хорошего романа. Так должно и тебе.
Харрис был скорее раздосадован, чем смущен этим выговором, но прежде, чем он сумел ответить, появился дворецкий с супницей.
— Вот п-п-п-п-пунш, который я заказал в в-в-в-в-вашу честь, от-от-от-от-отец.
Харрис с сардонической улыбкой стоял, пока дворецкий разливал и разносил собравшимся пунш из красного вина.
— Вы-вы-вы-вы-выпейте, отец.
С перекошенными лицами мы все отпили из бокалов. Вкус был ужасен, словно напиток сварили из совершенно не сочетающихся вин. Сквайр с отвращением выплюнул свою порцию в бокал.
— Ради Христа, что это, сын?
— Л-л-л-л-леди… и джентльмен, — сказал Харрис, отдельно кивнув отцу, — мой п-п-п-п-пунш совсем как вы. В отдельных ем-ем-ем-ем-емкостях вы все весьма х-х-х-х-хороших сортов, но в об-об-об-об-общей — крайне не-не-не-не-неприятны.
Повисло потрясенное молчание. Харрис сел. Кэтрин, Элизабет и Алетия казались обиженными. Сквайр хмурился от ярости. Замечание выглядело неприлично грубым, но когда я поняла, каких хлопот стоил Харрису весь этот план, я против собственной воли сочла эпизод забавным. Губы мои начали складываться в улыбку. Я поймала взгляд сестры и увидела в нем понимание. Мы не в силах были больше сдерживаться и расхохотались.
Сестры Бигг, почувствовав нелепость произошедшего, вскоре заразились нашим весельем и присоединились к смеху, даже сквайр в конце концов громко засмеялся. Харрис откинулся на спинку стула с весьма довольным видом.