Ужин готовит Брок. Он носится по кухни в бабушкином фартуке, и все время сверяется с ее же поваренной книгой. Из-за тяжелой работы у него заострились скулы, да и сам он весь как-то высох. Остались крепкие мышцы, обтянутые бронзовой кожей. Себастиан любит смотреть, как его друг копошится на кухне. Это умиротворяет и позволяет забыть о слухах и ненавистниках за дверями квартиры. Проступающие жилы на напряженной шее, вены на запястьях, тяжело вздымающаяся грудь — Брок и здесь и не здесь одновременно.
Готовка — то немногое, что он любит и умеет делать кроме как участвовать в уличных боях. Готовить его учила миссис Грин. Терпеливо объясняя, что нельзя уходить к телевизору, пока яичница стоит на огне, иначе они все останутся голодными, а в худшем случае — бездомными. Себастиан только посмеивался на эти уроки и раз за разом давился подгоревшим омлетом, самым вкусным в его жизни.
— Брок, — зовет Себастиан, — Посмотри на меня.
Говорить оказывается тяжело. Он до конца не продумал то, что хотел озвучить и сейчас выталкивает слова, делая неловкие паузы. Брок отвлекается от кастрюли с бурлящей жижей и поворачивается. У него на лице немой вопрос. Себастиан глубоко вдыхает и медленно закрывает глаза.
— Скажи мне, что ты видишь перед собой, — он открывает глаза на выдохе.
Брок понимает, куда катится разговор с первой секунды. Целый день думал об этом и все равно оказался не готов. Отворачивается. Помешивает кипящее произведение кулинарного искусства. Себастиан даже не сомневается — что это блюдо будет таким же вкусным, как и все предыдущие до него. Денег, которые друг выигрывает, участвуя в боях, хватает на оплату квартиры, а остатки он предпочитает тратить либо на блокноты для своего музыканта, либо на продукты, которые днем с огнем не сыщешь. Но разговор откладывать нельзя, поэтому Себастиан снова зовет по имени и говорит устало, немного строго:
— На меня посмотри. И ответь на вопрос. Пожалуйста.
— Могу сказать, кого я перед собой не вижу, — Брок снова поворачивается к сидящему за столом другу, — Я не вижу перед собой солдата действующей армии Соединенных Штатов Америки. Тебе не идет хаки. Тебе идет черный фрак и безупречно отглаженные белоснежные рубашки. Ты талантливый пианист. Твои руки, — Брок сжимает длинные пальцы, перегибаясь через стол, — Они не созданы для оружия, понимаешь?
Себастиан понимает. Он потрясенно смотрит на собственные руки, будто видит их впервые. Пытается представить, как держит пистолет или сжимает нож — не получается. Он видит только кровь, льющуюся на ладони. «Они не созданы для оружия», — мысленно повторяет парень.
Он прекрасно знает, что никого не сможет убить, а идти на войну с этим знанием глупо. Брок улыбается, будто читает его мысли. Возвращается к плите и больше не оборачивается. Он спокоен на первый взгляд. Но живущий с ним человек сразу заметит напряженную позу, сжатые челюсти и нервозность в каждом движение. Брок уже знает, что будет делать.
Себастиан не успевает осознать, как оказывается за спиной у своего личного повара, как утыкается носом в лопатки. Он не сможет оставить свою семью. Не сможет уйти, зная, что где-то далеко Брок готовит рагу кому-то другому и тратит заработанные нечестным путем деньги на цветы для чужой бабушки.
28 сентября 1939 года Польша капитулирует. Немецко-фашистские захватчики продолжают движение на запад. В октябре Крис собирает вещи и уезжает на фронт, в разоренную огнем Европу. Его прикрепляют к мотопехотному медицинскому батальону где-то в Англии. Он пишет часто и помногу. Иногда даже звонит. Брок не упускает случая пошутить над ужасным акцентом брата. Крис только фыркает, но дальнейший разговор продолжает без британского акцента.
========== 10. ==========
10.
Утром Себастиан опять слушал новости из-за океана, поглощая на завтрак оладьи. Он перестал вздрагивать при озвучивании числа погибших, примерно через три месяца, после того, как США объявили о своем нейтралитете. А теперь Нидерланды, Дания и Норвегия захвачены. Великобритания ведет бои на море и в воздухе. Америка снимает запрет на ввоз оружия. Франция оккупирована. А СССР подписал пакт о ненападении с фашистской Германией еще в августе 1939, который им не сильно помог.
Год войны позади. Брок выключает радио. Не обращая внимания на слабые протесты парнишки, сгребает в охапку и тащит в спальню, сгружает на кровать.
— Ты опять не спал ночью?
Черные круги под глазами не оставляют сомнения в ответе. Музыкант не спит уже несколько ночей. Война никак не выходит из головы, заставляет мучиться кошмарами. Слишком творческий человек. Слишком богатое воображение. Укрытый одеялом по самый нос, он не перестает бубнить и утверждать, что сон ему не нужен. Брок строго просит его заткнуться и сам ложится рядом, утыкается в книгу. Под боком ворочаются и ворчат, а потом прижимаются, обвивают руками и успокаиваются.
Брока вызывают на завод в выходной день срочным звонком. Ведущий инженер предприятия привык являться на рабочее место по первому требованию хоть в выходной, хоть ночью, хоть в Рождество. Он целует крепко спящего парнишку в макушку и уходит, прикрыв за собой дверь. Миссис Грин провожает его тревожным взглядом. Женское сердце чует неладное.
На улице дождь. Сентябрь на удивление мокрый и холодный в этом году. Больше всего на свете Брок боится попасть под сокращение. Он все еще участвует в уличных боях, где получает большую часть своего дохода, но лишиться законной работы совершенно не хочется. Дверь начальника открывается, и его приглашают войти.
— Здравствуйте, мистер Райт. Спасибо, что пришли так быстро.
Босс улыбается устало, видимо его тоже выдернули на работу в неурочный час. Человек в форме здоровается, протягивает руку. Парень послушно пожимает ее, кивая. Лейтенант, а суда по погонам это был именно он, отдает ему письмо. Знакомым мелким чуть кривым почерком на мятом конверте выведен адрес и его имя. В горле пересыхает.
— Он погиб четыре дня назад во время артналета. Мне жаль. Он просил передать вам лично в руки. Не успел отправить.
У лейтенанта лондонский акцент. Это неприятно режет уши. Последний раз, когда ему удалось поговорить по телефону с отправителем письма, этот самый акцент был темой для сотни едких шуточек. У Брока дрожат руки, когда он прячет в карман конверт. Открыть его в кабинете начальника просто не хватает мужества.
Он минует знакомую дверь, поднимается по лестнице, стучится тихо, будто боится, что услышат, действительно откроют. На пороге появляется женщина в коричневом платье, у нее волосы забраны наверх, румяные щеки и только глаза непривычно жесткие. Брок не стучал в эту дверь больше трех лет. Они виделись в магазине по соседству или когда сталкивались в подъезде, но никогда не разговаривали. Ниточкой, связывающей их все это время, был Кристофер.
Джулия видит письмо в руке младшего сына, тоже узнает почерк и сердце пропускает удар. Парень входит в отчий дом и чувствует, как там стало пусто. Холодно. Тоскливо. Это больше не его дом. Здесь ничего не осталось…
— Завтра привезут, — тихо говорит он, и женщина рядом содрогается от рыданий.
Брок обнимает мать. Она плачет, а у него глаза суше Сахары. Только дыхание из груди рвется хрипами. Они идут на кухню. Парень наливает воды и протягивает стакан матери. Письмо он так и не открыл. Впрочем, домой надолго тоже возвращаться не собирался.
Он отчаянно колотит в оранжевую деревянную дверь. Кажется, даже кричит что-то. Себастиан открывает почти сразу. Тут же ловит застывшего друга за рукав, тянет на себя, обнимает. Хлопает дверь. Брок цепляется за него, виснет на шее. Ноги ватные, совсем не держат. Себастиан опускается на пол по стене, придерживая, помогая осесть рядом. Брок дрожит, будто при лихорадке. Хрипит. Задыхается.По щекам катятся слезы.