Здесь такое яркое солнце. Жара. Мы полдня проводим на пляже. Вода чистая, лазурная. Кажется, будто нет войны. Тихо и спокойно. Тебя не хватает.Ты где-то далеко, в непроходимых джунглях. Надеюсь, что ты жив и здоров.
Мне нравятся местные. Знаешь, они не безмозглые горы мышц, как многие считают. Тут на корабле котенка приютили. Догадайся, как я его назвал. Прячем от капитана, как дети ей Богу. Увидит — выкинет. «Не по уставу»! Мы здесь все в ожидании войны. Каждый день. Это ожидание убивает не хуже фашистов. Я скучаю по тебе. Безумно скучаю, милый друг. Скоро моя вахта. Пора идти.
С любовью и превеликим уважением, твой Себастиан».
Конверт пахнет морем и молоком. Возможно, второе ему только кажется. У Брока над головой тоже солнце. Жарит нещадно. Полвзвода потеряли из-за лихорадки, ужасная антисанитария. Он сам чуть не погиб от заражения. Вовремя спасли. Об этом писать не хочется. И о том, что месяц назад пулю в плечо схлопотал тоже. И по поводу солнечных ударов во время боевой операции упоминать не стоит. Совершенно не забавно валяться под гусеницами вражеского танка в глубоком забытье. Можно подумать, голодных обмороков им было мало.
Себастиан рассказывает о котенке и о ребятах. Брок тоже много может рассказать о своих сослуживцах. Только все эти истории держатся на крови. А у пианиста там море и пляж. Брок не завидует. Он рад, что друг в безопасности. Он больше всего на свете хочет, чтобы так и оставалось. Пусть кошмар будет здесь, изуродует только его душу и тело. Пусть пальцы парнишки останутся такими же нежными и изящными. Райт не желает верить, что может быть иначе. Те руки не приспособлены для войны.
«Привет, Себастиан.
Ты на курорте или на войне? Не могу поверить, что ты на пляже валяешься целыми днями, пока нас тут фрицы жмут. Сражения не прекращаются. Нас без конца обстреливают.Будто проверяют нашу выдержку — ввяжемся или не ввяжемся в заранее проигранный бой. Не переживай, мы отобьемся. Как всегда. Не впервой в котел зажимают, гады.
Парни все выспрашивают о татуировке. Черт бы побрал общие душевые. А я забыл, как называется эта штука на моей спине. Много рассказывают о Крисе. Он был героем, знаешь? Стольких спас. И в танке катался и в окопах месяцами ползал. А девки эти бесконечные раздражают.Сказал же — занято. Одна только поняла. Вы немного похожи. У нее тоже глаза синие и веснушки на носу. Медсестра, зовут Хейли. Вдова она.Тихая, но сильная. В бою страшна, как черт.
Бастиан, ходят слухи, что нас скоро перебросят в Европу. Я напишу, как только узнаю точно. Ты мне снишься. Слишком яркие картинки. Они причиняют некоторые неудобства. Пиши чаще. Письма идут долго, но доходят.
Скучаю, твой Брок».
Себастиан получает его письмо в сентябре. Парни настойчиво требуют фотографию той, кто вызывает настолько глупую улыбку на лице их сослуживца. Он отшучивается о бабушкином чувстве юмора и манере писать письма. Старается не думать о фронте, о трудностях Брака. Себ не дурак и понимает, что ему рассказали далеко не все. Он видел, какие письма с фронта приходят его друзьям. Три страницы, иногда больше. И в них все: от меню на обед до цвета усов капитана. Вопрос лишь в том, как много Брок не пожелал ему рассказать. Но он ответил, значит, живой. В конце концов, многостраничные послания не их стиль. Он любит, когда все строго, даже немного сухо. Ему было достаточно просто получить весточку. Брок где-то есть. Он жив. Может быть даже здоров. Это главное.
«Дорогой Брок,
КАКИЕ ДЕВКИ?!Мне стоит беспокоиться об этом? Я тоже умею ревновать, если ты забыл. У нас тут многие заняты. Хотя есть особо настырные. И вдовы тоже имеются. Я всегда восхищаюсь их силой и хаактером. Человек, назвавший женщин слабым полом, был непроходимо глуп.
Эта штука на твоей спине называется скрипичным ключом, балбес. Стоило бы запомнить за столько лет. Недавно мы уплывали на учения. Учебный поход завершился успешно. Говорят, мне могут присвоить внеочередное звание. Не хвастаюсь, конечно, но это здорово. Гордишься?
Ты же знаешь, я никогда не сомневался в героизме твоего брата. Ты только не спеши к нему, пожалуйста. Дождись меня.
Брок, я готов на стену лезть. Ты же знаешь, что я слишком эмоцииогален. Ты пишешь, что вас зажали в котел. Я получил это письмо в сентябре и надеюсь, вас перебросят раньше, чем он захлопнется.
Береги себя. Я не знаю, когда дойдет письмо. Мне сказали, что вас потеряли в лесах. Твой знакомый капитан, тот самый, сказал. Им такую информацию не положено мне выдавать. Я не член семьи. Эти известия заставляют меня волноваться. Кошмары ночами снятся. Раздражает ужасно. Я как беспокойная жена. Что же ты со мной делаешь?».
Отряд Брока действительно потерялся в джунглях. Ни слуху, ни духу больше двух недель. На связь не выходят, и разведка ничего не докладывает. Не мертвые и не живые — «без вести». А Грин не семья даже, ему информацию вообще разглашать не могут. Только благодаря тому лейтенанту, другу Кристофера, получившему недавно «капитана», он узнает примерное место нахождения сержанта Райта. Но Себастиан надеется. Верит до последнего. А потому них начинаются учения. Приезжает адмирал. В голове мешанина из различных мыслей и эмоций. И Грин не может сосредоточиться на выполнении своих задач, получает, в итоге, взыскание. И лишается выходных до конца месяца. И стоит, понурив голову, пока его отчитывают перед остальными ребятами, которые не понимают в чем дело, что случилось с их порой слишком ответственным другом.
Себастиану все равно. Пусть хоть понизят до младшего матроса. Пусть хоть вообще уволят. Он в пехоту пойдет. Пешком до Африки. Найдет Брока, вытащит из ада. Ему нет никакого дела до чинов и званий.
Почтальон динамит его уже третью неделю, приносит только письма от миссис Грин. Бабушка пишет часто, убеждает его, что беспокоиться рано. Письмо могло просто потеряться, не дойти. Себастиан наспех пишет ей ответ. Больше, чтобы убедить ее в своем спокойствии, чем ради самого ответа. В следующий раз почтальон будет его 7 ноября около 6 утра, сует помятый конверт, кидает короткое «дождался, наконец» и уходит.
«Мой милый Себастиан.
Я жив. Сам не верю, что выбрался из той мясорубки. Был ранен, поэтому долго не писал. Не переживай, малыш. Все в порядке. Я цел и ппочти не увечен. Ты же не разлюбишь меня из-за пары шрамов?
Через десять дней наступление.Мы должны отогнать их подальше. Надеюсь, у тебя над головой все еще солнечное небо. Отвечаю на твое письмо: тебе не стоит волноваться об этих женщинах. И я ггоржусь тобой. Только не зазнавайся. И не волнуйся.
Прости, что пишу о таких вещах. Здесь война. Ад. Кровь и грязь въедаются под кожу. Мне никогда не отмыться. Я не хочу, чтобы ты шел на войну. Вчера одного парнишку… Я ведь не успел помочь. На следующий день он застрелился. Я не хочу, чтобы ты когда-нибудь попал на фронт.
Ночами мне снится, как ты играешь. Красивый, задумчивый, влюбленный в свое пианино — таким я тебя помню. Хотя все чаще в голове появляется твое улыбающееся лицо, челка прилипшая ко лбу и твои пальцы, оставляющие на моей спине багровые полосы. Зато в самом начале службы перед парнями хвастался, какая горячая дама ждет меня дома. А они завидавали.
Писать не смогу долго. Не будет возможности. Но ты пиши. Когда все закончится, твои письма -единственное, что не даст мне сойти с ума. Долг зовет.
Не забывай меня, моя заботливая женушка».
Себастиан вытирает слезы рукавом. Злится в который раз на свою чувствительность, точно барышня кисейная. Брок жив. Он слышал по радио, не многим так повезло. А про парнишку он знает. То есть знает, как это происходит. Видел один раз, героически вмешался. После неделю в лазарете провел, но мальчишку спас. Брок пишет, что только из госпиталя и опять в бой рвется. Вот это его Брок. Боец. Он еще с нью-йоркских подворотен помнит, как дрался его лучший друг. Будто зверь. Никогда не сдавался и не отступал. В этом они были похожи. Герои всех местных разборок.