Брок снова по-идиотски подставляется, приняв за мертвого одного из японских солдат. Во второй раз ведь. Сам потом удивлялся своей невнимательности. Недобитый враг нападает со спины, старается перерезать глотку. Брок бы выстрелил, да патронов нет. Конечно, Себастиан тут же вмешивается. Выбирается из укрытия, оттаскивает японца буквально за волосы, втыкает ему в грудь его же нож.
— Чем ты собрался отстреливаться, идиот? Матом? — ехидно спрашивает Себастиан, прикрывая, пока сержант перезаряжает пистолет.
— Уходи! — кричит Брок.
Но его не слышат, не слушают. Себ успевает положить одного, второго, а потом сам падает грудью на бетонный пол. Сжимает зубы, пыхтит, но поднимается. В итоге Брок не знает, действительно ли Себастиан помог ему или получил очередную порцию свинца просто так. Они переносят свой лагерь сюда тем же вечером.
— У нас был план. Я приказал тебе уходить. Это был приказ! Приказ старшего по званию! — ругается Брок, меняя шагами комнату, оборудованную под медпункт.
Себастиан рассеянно следит за его перемещениями. У него в крови сплошное обезболивающее. Он похож на маленького ребенка, наблюдающего за стайкой голубей в парке: хлопает ресницами, рот приоткрывает. Олененок. Такой нелепый в запачканной кровью форме. Нереальный.
Брок подходит к кровати, приподнимает лохматую голову за подбородок, пытается найти хоть каплю понимания в пьяных глазах. Ничего. Пусто. Себастиан ловит большую горячую ладонь сержанта своей холодной. Улыбается глупо.
— Теплый, — довольно тянет он.
Брок слышит тихий шепот. Садится рядом, осторожно прижимает к себе, чтобы не потревожить свежие раны на бедре и левом боку. Целует в горячий лоб, укрывая до подбородка одеялом. Себастиана лихорадит. Он бредит: зовет своего друга, вспоминает бабушку, говорит о булочной, смеется пьяно. И не слышит, как беспомощно звучат слова сержанта, не видит, как Брок стирает со щеки слезы.
Все-таки было проще, когда ему пришло письмо. Самостоятельно наблюдать, как медленно умирает любимый человек невозможно. Особенно невозможно было взглянуть в глаза лейтенанту, когда пришлось просить командование подыскать им нового снайпера. В итоге они не искали капралу замену, даже когда у них больше не было снайпера.
— Все будет хорошо, родной. Мы справимся.
Он почему-то думает о давно погибшем брате. О его дурацком английском акценте, который теперь появился и у него. Даже у Бастиана проскальзывает. Они все здесь чужие, далекие от родных мест. Иногда Себастиан мурлычет детские песенки на французском, разбирая свою винтовку. И где только научился? Брок сам частенько напевает какую-нибудь глупость на итальянском. Этого он понахватался у Денни, он был снайпером до появления Грина.
А теперь они все немного говорят по-японски, улучшили немецкий почти до совершенства, вполне разборчиво треплются по-филиппински. Брок понимает, что скучает по матери, которая не написала ему ни одного письма за три года разлуки, по беседам с пожилой миссис Грин на старой кухне. Он скучает по родному Нью-Йорку. По дому. Он скучает по безопасности и покою.
Хейли приходит много позже. Поправляет одеяло, стягивает тяжелые ботинки с ног сержанта. Проверяет температуру у раненого. Убедившись, что ничего не изменилось, она уходит. Впрочем, недалеко. Ей страшно оставить их одних, ведь неизвестно кто может ворваться к раненому снайперу. Девушка остается сторожить их сон за занавесом. Ей снится давно погибший муж. Он просит ее присматривать за этими двумя. Хейли кивает, обещает, что принцесса и ее рыцарь вернутся домой живыми. Муж улыбается ей, растворяется в темноте.
Утром Себастиан приходит в себя. Ест, пьет, грязно ругается, когда ему запрещают вставать. Брок не сводит глаз с пепельно-бледного лица. Наблюдает, как тот закусывает губу, теребит жетон. Напрягается весь, вытягивается струной на койке. Волнуется, ждет ведь, что начнут отчитывать. Собственно именно это Райт и собирается сделать, потому что Себастиан заслужил.
— Еще раз ослушаешься приказа, и я обеспечу тебе тихий уютный штаб. Где-нибудь в глубоком тылу. Так далеко, что ни одна новость о войне не долетит. Ты меня понял?
Себастиан напряженно кивает, не поднимая глаз. Дергает плечом — Брок знает, так парень загоняет свою упертость куда подальше. Капрал не собирается спорить. Голос звучит глухо:
— Да, сэр.
Брок уходит. У него куча дел помимо выхаживания раненого подопечного. С этим отлично справятся сестры. Вот как раз Хейли спешит сменить его.Брок направляется в штаб, примерить новые погоны сержант-майора. Он еще никому не сказал об этом. Но начальству упрямо рекомендует на свое прежнее место Грина. Капитан Росс лишь посмеивается на них, говорит, что сержант-майор не должен носиться со своим подчиненным, как курица-наседка. Брок вежливо просит его не лезть не в свое дело и возвращается к снайперу ближе к закату.
— Все хорошо?
— Да.
— Правда?
Он по лицу видит, как сомневается Себ, как он хочет сказать «нет», но лишь упрямо кивает, сжимает губы в тонкую полоску, закрывает глаза и откидывается на подушку. Он молчит весь остаток дня. Ест то, что предложат. Говорит то, что хотят услышать. Коротко и по делу. Засыпает, привалившись к плечу задремавшего Брока. А вечером опять начинается лихорадка.
— Хуже? — сонно спрашивает Брок.
— Нет, — стучит зубами парнишка, — Спи.
— Разбуди меня, если соберёшься умереть.
Лучше не становится. Снайпер обливается потом, мечется в бреду и чуть слышно стонет от боли. Брок не может больше заснуть, как не старается. Накрывает трясущееся тело вторым одеялом и выходит. Ему необходим воздух.
— Что с ним, черт возьми?
Брок зажал Хейли у медицинской палатки. Она успешно избегала его два дня. Но сейчас он не намерен отпускать ее, пока не получит ответы на свои вопросы. Девушка не знает, что делать. Она хорошо помнит состояние Райта, когда ему пришло то злополучное письмо. Услышать нечто подобное от нее будет еще хуже.
— Заражение. Организм был ослаблен болезнью и ранением. Потом еще одним. Он слишком часто ловит пули, принадлежащие тебе, знаешь ли, — тяжело вздыхая, говорит она, — Он болен, Брок. Очень болен. Лекарств нет. Я не представляю, что делать, — и как контрольный в голову, — Есть шанс, что твой снайпер не доживет до утра…
Хейли устала. Она работает в две смены, без отдыха, потому что раненых очень много, а врачей почти нет. Девушка, сжимает его плечо. Вздыхает сочувственно, но помочь больше ничем не может. Это убивает ее. Беспомощность убивает их обоих быстрее, чем инфекция губит капрала Грина.
Брок врывается за ширму, врезается в стул, который кто-то оставил в проходе.Чертыхается, но не может сдержать ликующую улыбку. От грохота просыпается Себастиан. Он сонно моргает, а когда поднимает взгляд к лицу сержанта, перестает дышать.
— Тебя переводят, — говорит Брок замершему на постели другу.
— Не понял.
— Чейз, наш знакомый капитан, друг Криса, пришлет за тобой самолет. Обещал, что скоро. Ты сядешь на него без возражений и скандалов! И полетишь во Францию. Там, по выздоровлению продолжишь службу.
Брок не добавляет: «Только так ты останешься в живых», однако намек ясен. Себастиан не спорит. Не видит смысла. Он же не дурак, в конце концов. Чувствует, как жизнь по крупице покидает его. Руки слабые, не слушаются. Он собирает все силы, тянется к Броку. Легко очерчивает красивые, четкие скулы. Как во сне обрисовывает прохладными пальцами контур губ. Он знает ответ на свой вопрос, но не может не спросить. Голос скрипучий, едва слышный:
— Ты не едешь?
— Нет. Это слишком… знаешь. Я останусь с Хейли. Она обо мне позаботится.
— Обязательно позабочусь, — согласно кивает только что появившаяся девушка.
Себастиан пьет воду, терпит необходимые уколы с антибиотиками, которые совершенно не помогают. Он хотел спросить ее о чем-то важном очень давно, когда они только прибыли на Филиппины. Он не помнит. Глаза закрываются под мерный стук сердца сержанта.