— Не глупи. Почему ты сразу не сказал?
Тони замолкает, понимая, как глупо звучат его слова. Разве можно о таком кому-то говорить? Не отдадут под трибунал, так поднимут на смех или пристрелят нечаянно где-нибудь в лесу. Закопают так глубоко, что мать родная не отроет. Официально конечно не разрешалось, но и особо против никто не будет. Таких, как они, всегда было принято ненавидеть.
— Я не хочу об этом говорить. Возможно, это письмо уже некому получать.
Себастиан забирает листок. Он намерен его отправить прямо сейчас. У него нет адреса, и он понятия не имеет, как быть. Чейз сказал, что дивизию Брока отправили на Бугенвиль. Вряд ли на Богом забытый остров в Тихом океане идет почта. Тонкая бумага горит быстро. Пламя обжигает пальцы. Себастиан выпускает горящий листок, и тот плавно опускается у его ног. Ему некуда писать. Остается только ждать, когда потерянные ноты перестанут быть потерянными. Тони выбрасывает окурок. Они возвращаются в казармы.
========== 21. ==========
21.
В сущности, капрал Энтони Фишер неплохой парень. Никогда не оспаривает приказы и безоговорочно следует за сержантом Грином сквозь пули, огонь и оккупированные леса. Но после того как он узнает секрет своего командира от него просто спасу нет. Он не шантажирует Себастиан. Конечно же, нет! Он просто шутит. Постоянно. И искренне верит, что его шутки смешные.
Начинается все довольно невинно. С подколок про отличную задницу и слишком длинные пальцы. Что-то о татуировке на лопатке, что-то о сожженных письмах, что-то о вечно печальных глазах. После фразы «понятно, почему у тебя такие длинные патлы» синяк с лица капрала не сходит несколько дней. Вроде это помогает. Усмиряет не в меру юморного сослуживца. Но ненадолго.
На вторую неделю этого марафона шуток Себастиан готов лезть на стену. Он не обижается. Практически не реагирует. Старается даже игнорировать. Когда им приходится базироваться в заброшенном борделе он ждет, что с минуты на минуту притащится этот больной идиот и принесет ему шелковые чулки. Слава Богу, этого не происходит. Тони ведет себя довольно пристойно. Иначе изувеченный труп капрала нашли бы в ближайшей канаве. Себастиан не ручается за свою выдержку.
Но когда после возвращения в лагерь Фишер является к его постели с подносом в руках, Бас готов убивать. Ладно, если б заботливый капрал притащил уставшему сержанту завтрак в койку. Это нормально. Даже часто практикуется. Обычный человеческий жест, заботой называется. А вот цветок поверх яичницы — форменное издевательство. Поднос, вместе со всем содержимым летит в улыбающуюся рожу Энтони.
— Я тебе не баба! — орет сержант.
Бойцы оборачиваются, провожая взглядом матерящегося, бегающего по двору в одних трусах, сержанта и ржущего, удирающего от него капрала с подносом в руках. Обошлось без занесения в личное дело. И то только потому, что капитан безумно занят составлением плана новой наступательной операции.
Тем же вечером Энтони находит Себастиана недалеко от лагеря. Сержант расположился на берегу речушки и жжет очередное письмо.
— Ты ведь понимаешь, что если люди узнают, тебя могут убить? Кроме этого твоего Чейза да меня на них даже косо никто не посмотрит.
— Ага, — отряхивая руки от пепла, кивает Себастиан, — Поэтому ты на мне свое чувство юмора оттачиваешь? Чтобы они поскорее узнали?
— Нет. Скорее следы заметаю. Обычно на то, что в шутку говорят, внимания не обращают. Ты должен быть в курсе, что они шепчутся. Татуировка эта у тебя на спине. Бабы нет. Не пишет никто кроме бабушки. Подозрительно для молодого перспективного сержанта. Только кельи не хватает для полного счастья.
— Передай им, что я вдовец.
Себастиан говорит легко, но Тони замечает, как тускнеет взгляд и напрягается челюсть. Он сжимает плечо друга, чувствует, что тот хочет отодвинуться, силой заставляет себя оставаться на месте. Впрочем, руку Фишер так и не убирает.
— Твой Брок вернется. Ты же говорил, что он пообещал найти тебя после войны. Немцы отступают. Скоро все это кончится. Он найдет тебя.
«Если выживет», — говорит Себ про себя. Энтони протягивает ему пачку сигарет. Себастиан предсказуемо отказывается. Их бравый сержант не пьет, не курит, по бабам не ходит, как тут не заподозрить что-то неладное. Как только до капрала дошли слухи, он сразу разработал стратегию спасения репутации своего друга. Возможно, немного перегнул палку. С кем не бывает. Но зато больше никаких разговоров не ходило. Списали все на причуды своего командира да на плохое чувство юмора его помощника.
— Так значит, цветы он тебе не дарил?
— Последний раз говорю, Фишер — я не баба. Цветы мне не дарили, в платья не одевали. Ты неправильно рассматриваешь наши отношения. Помнится, когда я ухаживал за девушками, цветы были в порядке вещей, у нас — нет.
— Я никак не рассматриваю ваши… отношения. Объясни, как тогда вышло, что ты по мальчикам, если полжизни гонялся за юбками?
— Однажды я заметил, что его глаза не просто зеленые. Они меняют цвет зависимости от освещения: от серого до темно-изумрудного. А потом захотелось свернуть шею каждой девушке, которая подходила к нему ближе, чем на три метра.
Наверное, после осознания того, что он ревнует лучшего друга к его бесконечным подружкам, Себастиан убедился в своих чувствах. Это было тяжелое время отрицания и ненависти к себе.
Энтони кивает. Он, может и не понимает, как можно любить свой же пол, но зато он понимает, что если любовь настоящая, то не важно к кому ее испытывать. Он видел, как француженка, полюбившая эсесовца, защищала его до последнего, давая возможность уйти. Он видел, как еврейка, чью семью уничтожили у нее на глазах, защищала немецкого офицера, который помог ей выжить. И пройдя через весь этот ад ему плевать, кого любит его товарищ, и кто любит его в ответ. Энтони считает хорошим признаком, что люди вообще любить не разучились.
На следующее утро капитан вызывает сержанта к себе на ковер. Он отчитывает его, как школьника, за вчерашние бега в нижнем белье по лагерю. И будто в наказание, его подразделение посылают на север через всю страну. В Бельгию. Они должны двигаться к Брюсселю на помощь англичанам. У тех операция запланирована на середину осени, а Себастиана уже сейчас готовы выпроводить из лагеря и закрыть за ним ворота. Чтобы больше не смущал новобранцев своим неподобающим поведением.
Не успевают они проехать и четырех миль, как их встречают немецкие танки прямо на дороге. Фашисты отчаялись, даже не пытаются скрывать свои позиции. А Себастиан еще в Нью-Йорке понял, что в бой надо идти с холодным рассудком, без эмоций. Им не удается остановить врага. Радист убит, рация неисправна. Сержант дает команду к отступлению.
Они отходят к заброшенной ферме. В хлеву воняет падалью. Животные не смогли освободиться из загонов. Сдохли с голоду. Ужасающая картина. Грин не понимает, почему за человеческую жестокость должны платить невинные животные. Он никогда этого не понимал.
Себастиан пересчитывает людей, начинает перекличку с себя. У него своеобразный стиль, как у Брока. Не просто фамилия и статус, а сначала звание, полное имя, и в конце статус целостности бойца.
— Сержант Себастиан Грин. Жив.
— Капрал Энтони Фишер. Жив на 75%.
Когда последний отчитывается, он снова оглядывает выживших. Капрал рядом. Он ранен, но в состоянии вести бой. Себ оставляет своих ребят под командованием Фишера, а сам ползет на крышу. Занимает выгодную для снайпера позицию. Себастиан прижимается щекой к винтовке, высматривает в прицел немцев.
Маленькая белая бабочка садится прямо перед его носом. И откуда только взялась такая крохотная в марте месяце? Она улетает, стоит ему шелохнуться, и открывает вид на приближающуюся колонну вражеских танков. Они сравняют с землей старый сарай вместе с находящимися внутри ребятами.
Они успевают уйти быстрее, чем солдаты Вермахта принимаются обстреливать ветхий сарай из танковых пушек. Слишком многие погибли, из сорока в живых осталась половина, если не меньше. Себастиан ведет их обратно в лагерь. Решает, что лучше взять подкрепление и повторить попытку, чем вести в Бельгию, через всю страну, кучку раненых, обессиленных солдат. И было бы неплохо сообщить командованию, что вблизи их позиций будет проезжать немецкая танковая колонна.