— Я ведь все знаю, сержант, — тихо замечает мужчина, — О вас с ним.
— Как? — испуганно спрашивает Себастиан.
— Догадался, — усмехается тот, — Будьте осторожнее. Здесь нет Хейли, Крис давно мертв.Все, кто защищали вас, мертвы, кроме меня. Некому прикрыть ваши голубые задницы.
У Себастиана не сразу получается открыть дверь. Руки дрожат так, что взяться за ручку проблематично. Он глубоко вдыхает и заходит. Дверь скрипит, пропуская сержанта внутрь. Брок лежит на кровати, без движения — морфин сделал свое дело. Он забинтован под самый нос. Левая нога на растяжке. Правая рука загипсована до локтя. Он выглядит отвратительно неживым. И Себастиан боится, как никогда.
— Многочисленные ожоги. Перелом левой ноги, трех пальцев на правой руке. Трещина в ней же. Внутреннее кровотечение. Два сломанных ребра. 4 правое и 3 левое. Пробитое легкое. Сотрясение головного мозга, — зачитывает вслух информацию из медкарты майор, — Сейчас он накачан морфином. До завтра в сознание не придет, скорее всего. Но жизни уже ничего не угрожает вроде как. Он справится.
Себастиан его не слушает, и Чейз бесшумно покидает комнату. Парнишка замирает в нерешительности у кровати. Брок выглядит мертвым. Но грудь под бинтами тяжело вздымается, значит, он дышит. Когда приходит доктор, Себастиан недолго думая представляется двоюродным братом больного. Ведь родственникам должны выдавать всю информацию. Собственно, он получает ее без особых усилий.
Человек в белом халате сыплет терминами, будто наслаждается непонимающим испуганным лицом. Но, в конце концов, он говорит, что кризис миновал ночью, и, пережив ее, лейтенант Брок Райт повысил свои шансы на выживание до возможного максимума. Себастиан благодарит доктора. И когда тот выходит, садится на стул у кровати. Прижимается лбом к ладони здоровой левой руки. Его трясет.
— Все будет хорошо, родной. Мы справимся.
Себастиан целует теплую ладонь. Брок ворчит во сне. Грин с трудом разбирает собственное имя. После вчерашнего марш-броска с полной выкладкой по лесам, где сам черт ногу сломит, голода и нечеловеческой усталости на сержанта находит оцепенение. Доктор сказал — опасности нет. Брок жив. Он лежит прямо перед ним. Потрепанный, но живой.
Грин стискивает чужие пальцы. Скалится, потому что улыбаться нет сил. То ли смеется, то ли всхлипывает, сам не разбирает странных, булькающих звуков. Держит крепко, прижимается к плечу. В голове пусто и звонко. Слезы катятся по щекам — слезы облегчения. Горячие, соленые. Впитываются в белоснежные бинты. Он так и засыпает.
Его будит тот же голос, который он слышал с утра. Грин готов поклясться, что ему это снится. Но Тони продолжает настойчиво звать. Трясет за плечо. Матерится, когда не получает ответа.
— Устроили тут не пойми что! А если кто войдет? Просыпайся, сержант! Служба зовет.
— Еще одна Хейли? Напоминаю, участь первой была незавидной.
— Ну, кто-то же должен прикрывать ваши гейские задницы.
— Она умерла из-за своего рвения защищать нас.
— Ну, на такую жертвенность можешь не рассчитывать.
Так некстати вспоминается Хейли, ее защита, почти материнская, забота. За то время, что они служат с Энтони, после всего, через что им пришлось пройти, Себастиан научился доверять капралу. Но страх повторения судьбы заботливой медсестры не отпускает. Наоборот, становится все сильнее. Только сейчас Себастиан замечает, что на тумбочке стоит поднос с едой. Тони принес ему ужин.Без дурацких цветов.
— Ты тут весь день. Страдай ради Бога, сколько хочешь. Только есть не забывай. Чтобы командовать, нужны силы.
Тони кивает в сторону еды, замечая нерешительность товарища. Грин благодарно улыбается, поднимается на ноги, выпрямляя затекшую спину. Хрустит позвонками, выгибаясь. Фишер кривится от звука. Он хлопает его по плечу, направляется к дверям.
— Спасибо, — говорит сержант, крепко обнимая замершего от неожиданной искренности друга.
Тони шутит, чтобы он, Себастиан, не пытался обратить его в свою голубую веру. Обещает по возможности караулить под дверью и носить еду. За два месяца они привыкли друг к другу: Тони — к нетрадиционной ориентации своего командира, а Себ — к едким шуточкам на эту тему.
В палате снова становится тихо. Парень возвращается на свое место у больничной койки. Он успевает умять почти весь ужин, когда слышит скрип пружин и замечает движение краем глаза. Ложка падает в пустую тарелку, когда он натыкается на взгляд внимательных зеленых глаз.
— Если ты еще раз обнимешь кого-то кроме меня и миссис Грин, клянусь, я прострелю тебе бедро, —информирует его Брок.
Себастиан замирает. Он слышит хриплый родной голос, и дыхание перехватывает. Почти год прошел с того дня, как они виделись последний раз у кукурузника, перед тем, как Грин потерял сознание. Он садится на стул. Протягивает медленно руку, будто не верит, боится спугнуть наваждение. Брок чувствует привычно холодные, робкие пальцы на щеке. Улыбается. Шипит болезненно — пересохшие губы мгновенно идут трещинами.
— Брок, — выдыхает парнишка.
Красивое лицо кривится от подступающих слез, синие глаза становятся совсем прозрачными. Райт бы обнял его, пригладил мягкие волосы, но у него нет сил даже на что, чтобы сказать, как он скучал, как он рад, что они оба живы.
Себастиан целует его в уголок рта. Аккуратно, очень нежно. Прижимается горячим лбом к плечу. Брок жмурится сыто и сонно и счастливо улыбается. Он осторожно касается губами макушки, вдыхает знакомый запах. Брок впервые за год спит без кошмаров.
========== 23. ==========
23.
Брок восстанавливается медленно. Помимо сломанных костей ему диагностируют сильное истощение. Под тонкой, пепельно-белой кожей выпирают ключицы. Щеки впали, скулы норовят прорваться наружу. Ребра можно пересчитать не прикасаясь. Иной раз Себастиан хочет поцеловать, коснуться, но отдергивает руку, как от прокаженного. Говорит, что боится причинить боль тощему лейтенанту, чем страшно бесит своего друга. Фраза «я не хрустальный» повторяется по сто раз за день и намертво въедается в мозг.
Себастиан до сих пор помнит, как Брок мужественно сжимал челюсти, силясь не издать ни звука, когда вправляли смещенные суставы. Помнит, как собирали раздробленные кости практически без наркоза. Брок тогда потерял сознание спустя десять минут от боли.
Переломанные пальцы срастаются три недели. Ногу снимают с растяжки спустя еще несколько дней. Самое страшное — ожоги, которыми поражено 20% тела Райта. Обожженная кожа нещадно зудит, и Себастиану приходится дежурить ночами у его кровати, следить за тем, чтобы тот не чесался. Иначе на утро все бинты будут в крови, а начавшие зарубцовываться раны опять открытыми.
— Ты как маленький, Брок, — ворчит Себ.
Лейтенант мысленно посылает его так далеко, как только возможно. Он не выносит своей беспомощности. Злится, но выполняет все указания врачей. Терпеливо позволяет Себу втирать в новообразованную светло-розовую кожу заживляющую мазь. Он выглядит лучше, но до привычно раздражающего «я в порядке» еще очень далеко. Брок ест, когда приносят. Особо не капризничает. А однажды, в середине мая, когда бинтов на теле почти не остается, Себастиан приносит ему немного прохладного молока.
— Ты мой ангел, малыш, — восхищенно тянет Брок, опустошая стакан одним глотком.
Себастиан осознанно оттягивает момент знакомства Брока с Энтони. Брок был терпелив от природы, но слишком вспыльчив, чтобы терпеть едкие шуточки капрала. Поэтому он ждет до последнего.
Сегодня Броку разрешили вставать. Он бесстрашно устремился в ванную. Добрался до нее на ватных ногах. Райт все-таки переоценил свои возможности. После душа голова кружилась, будто карусель. Он вернулся в палату и плюхнулся поперек кровати, прямо на колени своему постоянному посетителю, не в силах даже подвинуться. Он с комфортом устраивается на больничной койке. Себастиан лежит, оперевшись спиной на подушку, гладит влажные после душа волосы Брока, развалившегося на нем, так что уровень блаженства зашкаливает.