— Принцесса не хочет с нами говорить? Рот не открывается после развлечений с лейтенантом?
Грин чувствует, как затылок простреливает резкой болью. Его снова тянут за волосы, запрокидывают голову. Он поднимает глаза. Смотрит с вызовом и рывком подается вперед. Да, Брок определенно был прав, назвав его упрямым идиотом. Кевин отшатывается от неожиданности. Будто он уже решил, что его командир сдался.
Плечо простреливает жгучей болью. Сержант раскрывает рот в беззвучном крике. Теперь никакой винтовки около недели. Неожиданно лицо оказывается рядом с чужими ботинками.Пошевелиться не получается. Грин может только шумно дышать и надеяться, что скоро все скоро.
Торнтон поднимает Себастиана, дергая за раненое плечо, держит крепко руки за спиной. Лиам, совсем ребенок ведь, сдавливает пальцами скулы, вынуждая разомкнуть губы. Бас пытается укусить его за руку, но лишь получает пощечину, зажмуривается от боли. Возможно, помощь ему не помешает, но он упустил возможность. Себастиан замирает, ожидая расправы.
— Давай, принцесса. Открой свой грязный рот. А то сосать будет неудобно. Ты ведь любишь это? Верно, сержант Грин?
Себастиан распахивает глаза. Кажется, перестает дышать. Его ощутимо трясет. Лицо заливает лихорадочным румянцем. Парни только ржут, просят принцессу не смущаться. У Грина кровь стынет в жилах от осознания всей ситуации. Легкие горят. Он задыхается, глотает воздух открытым ртом и слышит, как одобрительно улюлюкает Марк.
«Не пули на войне страшны, а люди, потерявшие человечность», — сказал однажды Фишер, и теперь Себастиан полностью осознает значение этой фразы.
Он беззащитен. Обездвижен. Не может выдавить из себя ни звука. Только сжимает зубы на чужих пальцах, за что получает удар под дых, но рта не открывает. Для этих троих это игра. Они говорят «принцесса», толкают в спину, не дают упасть лицом в месиво под ногами, придерживают почти нежно за подбородок.
Видимо, играть им надоедает. Себастиан чувствует перемещения за спиной. Видит перед собой искаженное гримасой лицо Марка. Тот хватает его за затылок, не дает увернуться, фиксирует надежно на месте и тянется к ремню на своих брюках. Они слишком увлечены своим занятием, чтобы обратить внимание на направленный на них пистолет.
— Отпусти его, сукин сын! — командует Брок, взводя курок.
— Вот еще. Сам оценил, дай и другим попробовать. Или тебе ночи не хватило?
— Отпусти! — голос дрожит.
— Не жадничай, командир. Его на всех хватит.
Марк оглаживает ремнем щеку стоящего перед ним на коленях Себастиана. Тот молчит. Отворачивается, когда чувствует на себе прожигающий взгляд зеленых глаз. Он не смотрит на появившегося так кстати друга. Он хочет, чтобы Брок ушел, пусть они делают, что собирались. Плевать. Только бы Брок не видел его в таком виде. От этого позора он никогда не отмоется. Себастиан видит, как Марк расстегивает пуговицы на своих штанах. У него кружится голова. Желудок сводит.
Затекшая рука, наконец, свободна. Себастиан слышит выстрелы словно сквозь толщу воды. Одни — Марк падает на землю с дыркой в черепе. Второй — Лиам хватается за грудь. Третий — Кевин, стоящий на карауле, валится вниз, простреленная коленная чашечка не позволяет сохранить вертикальное положение. Себастиан ничего не чувствует. Слышит, как хрипят раненые, как бросается к нему Брок. И только когда лейтенант опускается рядом на колени, он позволяет себе вздохнуть. Кашляет тут же, чуть легкие не выплевывает. Оцепенение спадает.
По щекам катятся слезы. Руки мелко трясутся. А тело перетряхивает, как от озноба. Он похож на рыбу, выброшенную на берег: ловит ртом воздух, но не может вдохнуть. Брок обхватывает ладонями его щеки. Поднимает голову. Заглядывает в глаза. Он не видит в них ничего, кроме леденящего кровь ужаса.
— Бастиан. Хороший мой, — зовет лейтенант, — Себастиан, посмотри на меня. Ты должен успокоиться. Дыши!
Сержант силится поднять глаза. Он слышит тихий успокаивающий голос, который умоляет его вдохнуть. Себастиан закрывает глаза. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Дыхание восстанавливается. Легкие жжет, но не сдавливает. Краснота с лица постепенно сходит. Только дрожь никак не прекращается. И слезы беспрерывным потоком льются из глаз. Смешиваются с кровью. Капают на чужую футболку. Себастиан приходит в себя. Брок продолжает командовать: «вдох-выдох». Прижимает к себе сотрясающееся от рыданий тело.
— Я в порядке. Я… — он замолкает, обдумывая фразу, — Они ничего не сделали. Не успели.
Брок сжимает в кулаках его куртку. Он очень хочет думать, что этот надломленный голос ему послышался. Райт боится, что у него не хватит сил заставить Себастиана забыть о случившемся. Он сам никогда не сможет забыть. Лейтенант не уверен, что сможет когда-нибудь перестать вспоминать увиденное сегодня. Черный кожаный ремень на щеке парнишки будет сниться в кошмарах.
На шум и выстрелы прибегает Фишер. Он проснулся раньше и ушел искать загулявшего сержанта. Конечно, он видел, что тот вчера уходил с Броком. Энтони хотел разбудить его и вернуть в свою палатку, пока кто-нибудь не заметил их совместную ночевку с Райтом. Он опоздал. Понимание этого скручивает внутренности в жгут. Энтони видит раненых, видит труп своего сослуживца с расстегнутыми штанами. Видит, как задыхается от слез Себастиан, как судорожно он сжимает плечи своего дорогого Брока. Вопросов не остается. Но вспыхнувшая вдруг ненависть никак не хочет стихать. Он прячет пистолет за пояс брюк.
— Куда это? — он кивает в сторону раненых.
— Так далеко, чтобы я до них не добрался, — цедит Брок.
Энтони — сильный мужик, особенно, когда адреналин в крови зашкаливает. Он хватает неудавшихся насильников за ворот курток и тащит прочь. Они извиваются червями, пока Тони по земле волочет их в лагерь. Он возвращается не один. С ним майор Чейз. Они приближаются бесшумно, потому отлично слышат, как лейтенант Райт напевает тихонько какую-то незатейливую мелодию, поглаживая дрожащую спину. Он еще с Нью-Йорка уяснили, как бороться с паническими атаками, которые периодически мучили слишком эмоционального музыканта. А на Филиппинах Брок начал петь и узнал, что это лучше всех успокоительных действует на Себастиана.
— Я опять стал принцессой. На этот раз, правда, без рыцаря, — шепчет Себастиан.
Ему это кажется смешным, а Броку — нет, но он все равно приподнимает уголки губ в жалком подобии улыбки. Говорит какие-то глупости, о том, что рыцарь всегда рядом, рыцарь почти не опоздал. Рыцарь никогда не оставит свою принцессу. Себастиан смеется. Брок глотает слезы.
Лейтенант видит замерших Фишера и Чейза. Он боится, что сюда придет весь взвод, но майор отдает какой-то приказ капралу и уходит. Судя по уверенной улыбке и столпившимся вокруг него бойцам, он примет на себя ответственность в объяснение утренней стрельбы. Это хорошо. Командир справится с этим лучше, чем кто бы то ни было еще.
Себастиан засыпает в палатке лейтенанта. Зарывается с головой в чужое одеяло, втягивает носом родной запах, затихает. Брок сидит на улице, охраняя неспокойный сон своего сержанта. Покурить бы, но он вроде как бросил, ни к чему начинать по новой. Капрал подкрадывается бесшумно, садится рядом.
— Как он?
— Нормально. Заснул недавно.
— Они…
— Нет. Не успели. Я…
Брок осекается. Он не может закончить фразу, просто не хватает мужества. Энтони отлично его понимает. Кивает в подтверждение, мол, хорошо, не продолжай. Он вообще хорошо разбирается в людях в целом, в Броке в частности. Он знает, что если его не сбить с тяжелых мыслей, то они просто сожрут его, уничтожат. Тони не хочет говорить, видит, что Броку не до того, но считает это слишком важным, чтобы молчать.