— Майор отдал приказ. Распорядился казнить тех двоих. За подрыв боевой мощи армии США, за предательство и грубое неоднократное нарушение уставных отношений, повлекшее за собой тяжелые последствия. Никто не знает о случившемся, кроме нас. Но Чейз пытается защитить его. Что ты об этом думаешь?
Брок ничего не думает. Он слышит, как беспокойно возится в палатке проснувшийся в одиночестве Себастиан. И больше всего на свете ненавидит себя за то, что позволил ему пойти на фронт. Фишер уходит, кладет напоследок руку лейтенанту на плечо, хочет подбодрить. Тот в свою очередь обещает явиться к майору, обсудить поспешность решения.
Это самая сильная боль, которую Броку приходилось испытывать в своей жизни. Она не физическая. Моральная. Оттого справиться с ней еще сложнее. Очень больно видеть, как страдает Себастиан. Нет ничего страшнее этого. И Брок по-детски боится этой боли, потому что он ничем больше не может помочь. Но он не имеет права жаловаться. Себастиану хуже, ему больнее. У каждого свой порог того, что человек может вынести. У Себастиана он очень высокий, как и у Брока. Разница в том, что Грин все пропускает через себя. Поэтому сейчас ему в два раза больнее. Так будет всегда. Себастиан страдает, а Брок старается не убивать тех, кто виновен в этих страданиях.
Себастиан спит до рассвета. Просыпается от кошмаров, мечется, хватается за Брока, как за спасательный круг. Опять засыпает. Он не говорит о том, что случилось. Не смотрит на лейтенанта. Шарахается от любых поползновений в свою сторону, как от огня. Уже засыпая, Брок слышит тихий голос. Себастиан смущенно касается его плеча кончиками пальцев, спрашивает, опустив голову:
— Тебе со мной не будет противно?
Кулаки чешутся. Хочется ударить так, чтобы выбить дурь из лохматой головы. Правда хочется. Брок выдыхает, сквозь зубы. Улыбается настолько искренне, насколько вообще возможно, целует мокрый висок.
— Я люблю тебя. Этого ничто не изменит.
Себастиан шепчет «спасибо» вперемешку с «я тебя люблю». Несколько раз повторяет, для верности. Парень снова засыпает.
Брок должен сходить к майору до начала очередной операции. Оставлять Себастиана он категорически не желает, боится. Но и брать с собой не хочет. Капрал Фишер приходит на помощь. Он уже привык быть нянькой. Только сейчас он не смеется от этих слов. И Брок понимает вдруг, что Энтони не клоун, который все может обратить в шутку. Он — человек, которые не меньше его переживает за, вновь притихшего в палатке, сержанта.
Райт врывается в шатер командования без предупреждения. Там проходит совещание. Командир жестом дает понять всем присутствующим, чтобы те оставили их вдвоем. Он устало смотрит на одного из своих лучших солдат. Он готов услышать от него все, что угодно, но судя по вытянувшемуся лицу, к такому повороту майор себя не готовил.
— Мы не можем расстрелять этих двоих, — чеканит запыхавшийся лейтенант.
— Мы не просто можем. Мы должны. И если не из мести, то по закону, — возмущается Чейз.
— Он не простит нам. Ты же знаешь его, майор. Себастиан никогда не простит, если из-за него кто-то пострадает. Даже такое… он не захочет, чтобы их казнили.
— И что делать? Вылечить и пустить обратно? Пусть воюют? Под знаменем этого полка такие… люди идти не будут! Я не позволю. Мне вас двоих достаточно! Вот отдал бы вовремя под трибунал, не случилось бы этого дерьма! Чертовы гомики!
— Ну, так отдайте. Никто не будет против.
— Хоть ты мне тут не начинай. Дерзкий какой стал, дослужившись до лейтенанта. Прямо как брат. Лучше скажи, что будем делать.
— Отошлите их. Хоть немцам на поруки сдайте. Но не убивайте. Себастиан не сможет жить с таким чувством вины. Оно его уничтожит.
Чейз опускает голову на лежащие на столе руки. Стягивает форменную фуражку. Броку хочется сесть рядом, тоже постучаться головой об стол. Он держится только на понимание того, что Себастиан действительно не простит ему, если те двое вдруг погибнут в перекрестном огне. Иначе бы Брок давно собственными руками вырвал хребет у пары козлов, отдыхающих в лазарете. Майор устало кивает и обещает подумать над этим. Напоследок спрашивает как так «его лучший снайпер» и не пора ли «нью-йоркским гомикам домой»?
Брок возвращается в палатку к Себастиану. Тони отчитывается — все спокойно. Слухи никто не пустил, все думают, что сержант просто держится поближе к другу детства. Мол, беспокоится, вот и ведет себя как мамаша. В конце концов, ни для кого не секрет, что порой сержант действительно мог вести себя как курица-наседка, особенно со своими новобранцами. Брок благодарит его и отпускает отдыхать.
Себастиан не спит. Смотрит пустыми глазами в потолок.
— Малыш? — зовет Брок.
— Я в норме.
Райт не верит. Но впервые за несколько часов абсолютного молчания, услышав задушенный слабый голос, он улыбается. Говорит, значит, не закрылся в себе окончательно. А с этим уже можно работать. Главное теперь, чтобы поскорее начались бои. Затишье убьет их обоих. Брок заставляет себя успокоиться, убеждает, что всё в порядке. Они справятся с любым дерьмом, что выпадет на их долю. Вдвоем. Даже с этим. Он ведь успел. Почти вовремя.
— Ты не в норме. Мы оба это знаем.
— Мы на войне, Брок. Здесь все не в норме,- нехотя говорит Грин.
— Себастиан, расскажи мне что случилось.
— Меня хотели изнасиловать трое наших сослуживцев. Те самые, которые рисковали жизнями ради нас и ради которых рисковали мы. Что тут скажешь? Дерьмо случается.
— Дерьмо случается? Ты в своем уме?
— Чего ты от меня ждешь? Чтобы я разрыдался и рассказал, как мне было страшно? Как паника сковала каждую мышцу, и я даже закричать не мог? Как я боялся, что ты придешь и увидишь меня, стоящего на коленях перед ними? Как я боялся, что ты не придешь?! Мне было так страшно. Я никогда так не боялся.
Всхлипы заглушают последние слова. Брок прорвал плотину. Осталось выяснить, сможет ли он остановить поток. Себастиан отдергивает руку, старается уползти подальше, но Брок не был бы собой, если бы позволил. Он хватает его за лодыжку и тянет к себе. Обнимает, прижимает крепко-крепко. Чтобы мыслей о том, что ему может быть противно, в голове Баса вообще не осталось.
Райт отпускает его, когда Себ видит уже третий сон. Только сейчас Брок осмеливается закрыть глаза. После нескольких бессонных ночей он чувствует себя измотанным до предела, опустошенным, но сон не идёт. Себастиан, что-то пробурчав во сне, утыкается носом ему в шею. Брок засыпает, согретый его дыханием. Последней в голове мелькает мысль, что этот упрямый комок честности таки сделал из него хорошего человека. Прежний Брок порвал бы ублюдков голыми руками.
Проходит почти неделя. Двое солдат, напавших на Себастиана, испаряются, но Чейз клянется, что они живы. Когда Себастиан вбегает в его палатку и требует ответов, майор, уставший и раненый, говорит, что просто отослал их, перевел в другое место. А еще упоминает о том, что Райт их не трогал, так что их исчезновение никак не связано с лейтенантом. А потом грозится отдать под трибунал за нарушение субординации. Грин благодарит его и обещает позвать сестру.
Броку, поспешившему за ним к командиру, хотелось прижать друга к дереву и выведать все, что творилось у того в голове. Он не стал бы. Неприкосновенность личных границ требовалась Себастиану больше, чем когда-либо. Без нее он просто не выживет. Брок не станет лезть ему в душу. Будет изводить себя, но Себастиана оставит в покое.
Их путь не закончен. И после всего, что им пришлось пережить, после одиночества, после смертей и потерь, после ада войны они снова вместе. И Брок больше не отпустит своего музыканта. Никогда. Теперь они прошагают плечом к плечу до самого конца.Они всегда будут вместе. Долго и счастливо — иначе все это не имело смысла.