Брок дальше не слушает. Вокруг начинается перестрелка. Он сжимает в руке пистолет и рвется к следующей двери. Он еле держится на ногах от усталости. В очередной распахнутой двери он замечает знакомую спину. Себастиан прикован к стулу. Волосы на затылке слиплись от запекшейся крови. Он босой. Синий от холода. Видимо, увидев офицерские погоны, немцы хотели выведать какую-нибудь полезную информацию. Его пытали.Руки в крови, пальцы сломаны. Осознание царапает по нервам.
— Себ! — кричит Брок.
Лейтенант проверяет пульс. Он хлещет по щекам безвольное тело. Себастиан не приходит в себя. Сердце почти не бьется. Отстрелить замок оков и взвалить на плечи исхудавшее тело не проблема. Проблема в том, что в выбитую дверь летит граната. Она падает буквально в паре метров от ног лейтенанта. Он отталкивает бессознательное тело к стене, закрывает собой. Райт мысленно готовится пожать руку старшему брату. Он не рассчитывает выжить. Крепче стискивает запястье Себастиана. Отступает назад. Зажмуривается.
Открыв глаза, Брок видит над собой окровавленную улыбку Фишера. Тот хлопает его по плечу, подает руку. Он смотрит в глаза, кивает на незаданный вопрос: «Жив». Себастиан без сознания. Вокруг него крутится Хью — медик из их отряда. Снег в крови. Форма в крови. Хью матерится сквозь зубы. Стягивает бинтами рану. Брок смотрит медику через плечо. Паника захлестывает, хочется кричать. Энтони хватает лейтенанта за руку, отводит от бойцов.
— Он жив! Слышишь меня?! Главное, что сейчас твой Себастиан жив. Ты будешь нужен ему, как никогда. Он очухается. Соберись, черт возьми. Выведи нас отсюда.
Этим Брок и занимается. Он отключает эмоции. Выводит свой пополнившийся отряд обратно к позициям союзников. Французы дают им перевести дух. Осматривают раненых. Себастиан не приходит в сознание. Болевой шок и большая кровопотеря могли бы убить его. Но ведь он слишком упертый, чтобы сдохнуть на чужой земле.
Брок просыпается от того, что кто-то касается его плеча. У Себастиана тонкие, холодные пальцы. Левая рука немного неловкая. И Брок перестает на мгновение дышать, а потом открывает глаза. Он верит, что все пережитое было лишь кошмарным сном. На секунду, но верит.
— Привет, — тихо говорит лейтенант.
— Мне кажется, будто я могу сжать пальцы в кулак. Потом смотрю, и понимаю, что сжимать в кулак нечего.
Голос дрожит, и к концу фразы его почти не слышно. Брок не отвечает. Он тупо пялится на перебинтованное плечо своего снайпера и молчит. Только целует нежно в ласкающую ладонь. Себастиан зажмуривается, стискивает зубы, напрягается всем телом, делает вид, что его здесь нет.
— Мы справимся, родной.
Пару часов назад Броку удалось поймать врача, оперировавшего сержанта. Он даже не стал притворяться, что не понимает английскую речь, ловя на себе бешеный взгляд Райта. Доктор слегка улыбается. Ободряюще хлопает по плечу. Броку хочется стереть это сочувствующее выражение с лица француза. Ему хватает Энтони.
Осколок гранаты раскурочил Себастиану плечо. Остальная часть руки держалась на честном слове и тонком слое кожи. В рану попала инфекция, пока они плутали по лесам. Даже холод не помог. Выход был один, и Броку пришлось принять очень сложное решение за них обоих.
— Либо его жизнь, либо рука, лейтенант. Я думаю, мы не ошиблись с выбором.
Брок согласен с доктором. Вечером их отряд выезжает в свою часть в Германии. Себастиан неуклюже кренится вправо, теряя равновесие. Брок придерживает его за талию, помогает сесть в машину. Он вешает на шею своему сержанту его жетоны. Получает в ответ слабую улыбку и смазанный поцелуй в щеку. Дорога до лагеря проходит в тишине.
========== 27. ==========
Часть III
27.
Шесть утра. Только вчера проведший масштабную наступательную операцию, майор Чейз не спит. Он кутается в шинель, прячется от холодного ветра и снежной вьюги. Всматривается в горизонт. Скоро должна показаться машина с его бойцами. Всем медали. И выпивку за его счет. А тем, кто не пьет — лучший чай, какой только можно добыть здесь, на фронте. Подчиненные смеются, он только что ковровую дорожку для смертников Райта не стелет. Смертники. Когда он услышал это впервые — орал, как сумасшедший, грозился расстрелять всех шутников. На третий день смирился, посмеивался даже.
Лейтенант Райт выходит из машины, не поднимая головы. Он обходит ее кругом, открывает пассажирскую дверь. Себастиан с трудом выбирается наружу. Брок придерживает его, как маленького ребенка, который теряет равновесие от каждого нового шага. Сержант Грин отдает честь левой рукой. Прикладывает изуродованную ожогами ладонь к перебинтованной голове. Правый рукав свободно болтается вдоль тела. Майор старается не смотреть. На войне не первый год. Столько увечий видел, что и не сосчитать. А здесь не может отвести взгляд. Это же его мальчики!
— Что произошло, сержант?
— Граната, сэр.
Брок за его спиной опускает голову. Винит себя — оно понятно. Чейз не станет ему говорить всем известную истину «в этом нет твоей вины». Даже «война есть война» не скажет. И уж тем более промолчит по поводу «хорошо, что живой». В глазах лейтенанта затравленный ужас. Он все равно ничего не услышит, чтобы майор сейчас ни сказал.
Себастиан не произносит больше ни слова. Отправляется в медблок по наставлению командира. Энтони за ним. Он говорит, что справится, а лейтенант может пойти умыться и отдохнуть. Вместо отдыха Райт тащится к майору. Он должен сдать отчет о проведенной операции. Абсолютно секретный отчет об абсолютно секретной операции. Чейз подрывается с места, завидев его на пороге.
— Ты отлично справился. Можешь собой гордиться! Вернул-таки своего сержанта. И всех ребят сохранил. Пленных американцев спас. Молодец, Райт. Медаль по тебе плачет.
Брок бездумно пожимает протянутую руку. Поднимает голову. И Чейз видит, как постарел один из его лучших командиров. Серебро в волосах 27-летнего лейтенанта — бред. Такой же, как и однорукий снайпер-музыкант. Он чувствует, подступающий к горлу тошнотворный ком.
— Оставьте комплименты при себе, майор.
— Даже если заслуживаешь?
— Даже если напрашиваюсь.
Чейз опирается на стол. Складывает на груди руки. Он понимает, что после тяжелой дороги Брок должен отдыхать. Если он здесь, значит ему что-то нужно. И видит Бог, майор готов дать своему лучшему лейтенанту все, что тот попросит.
— Чем я обязан визиту?
— Он свое отвоевал.
— Отвоевал, — соглашается командир, — И ты вместе с ним, — майор усмехается, замечая растерянность подопечного, — Если я что и понял за годы совместной службы, так это то, что вас нельзя разлучать. Через недельку придут документы, и вы поедете домой. Нью-Йорк ждет вас. А войну мы и без вас выиграем.
Брок не уверен, что можно вот так запросто подойти и обнять майора. Он вообще ни в чем не уверен в последнее время. Он слишком устал, чтобы думать о дисциплине, о нормах уставного отношения военнослужащих. Ему на все плевать. Он просто благодарен майору за понимание, за возможность спасти своего друга, да возможность жить без войны. Он только боится, что они не смогут без войны. Они связаны ей. Они ей повенчаны.
Их комната в Ахене осталась нетронутой. На столе до сих пор стоит стакан. В нем было молоко. За время отсутствия жильцов оно высохло. Превратилось в пыль. Брок думает, что вся его жизнь превратилась в пыль. В голове набатом стучат слова брата: «… держись подальше отсюда. И мальчишку своего не пускай». Не послушался. Пустил. Теперь придется жить с последствиями этого решения. Стакан со звоном впечатывается в дверь. Брок вообще любит крушить посуду. Это несколько успокаивает нервы, хоть и ненадолго.
Энтони застает его безжалостно таранящим стену кулаком. Брок замечает чужое присутствие сразу. Прекращает дробить стену. Закрывает лицо ладонями. И видит синие глаза, рыжую косу и забавные веснушки на носу. Он видит испуганное лицо Хейли, отпечаток своей пятерни на ее руке. Энтони, как и она, застал его не в самый лучший момент.