— Мама, — эхом отражается от вокзальных стен.
Сумки падают на пол. Женщина стучит каблуками, бежит к ним, на ходу утирая платком слезы. Брок обнимает ее. Приподнимает, кружит в воздухе. Она целует сына. Джулия улыбается стоящему в стороне Грину. Себастиан сдержанно здоровается. Она смотрит на форменный китель с пустым правым рукавом, и в ее взгляде читается уже привычное им обоим выражение жалости. Брок знает, что другу это не нравится.Слишком гордый Себастиан никому не позволяет жалеть себя, ему в том числе.
Сердце предчувствует неладное. Он отступает на шаг, всматривается в постаревшее лицо. Женщина грустно улыбается, отводит глаза. Брок уже понял, в чем дело. Не верит. Боится услышать подтверждение своим страхам, но все равно спрашивает:
— Как ты узнала, что мы приезжаем, мам?
— Адвокат передал ваше последнее письмо мне, как единственной родственнице человека, указанного в завещании миссис Грин.
Ответ заставляет подавиться воздухом. Джулия не сводит глаз с сына, а тот не может отвести взгляд от замершего Себастиана. Он подходит к нему, берет за руку, переплетая пальцы. Женщина протягивает им знакомый ключ. Брок прячет его в карман. Подхватывает обе сумки одной рукой, а второй тащит за собой оглушенного страшной новостью друга. Себастиан думает, что лучше бы он сгинул в том лагере.
========== 28. ==========
28.
Себастиан долго мучается с дверью. Пальцы дрожат, и ключ никак не может попасть в замочную скважину. Левая рука все еще мало приспособлена к жизни.
В квартире царит полумрак. Гулко тикают старые часы с кукушкой над комодом в прихожей. Брок ставит сумки на пол. Разувается. Проходит на кухню. Его мать видимо позаботилась и привела жилище в нормальный вид перед их приездом. В холодильнике стоит молоко, пирог и, кажется, рагу. Он ставит чайник. В коридоре тишина. Молоко и разбавленный ледяной водой сладкий чай. Брок не уверен, что после всего пережитого, Себастиан все еще любит этот напиток. Раньше любил, но сейчас все иначе.
Он возится на кухне пятнадцать минут. Оборачивается несколько раз. Надеется увидеть улыбающуюся старушку, шаркающей походкой приближающуюся к нему. Миссис Грин мертва. И эта кухня будто умерла вместе с ней. Он не понимает, чем они заслужили лишиться ее. Он не понимает, чем Себастиан заслужил лишиться последнего родного человека в этом мире. Райт уже не берет себя в расчет.
Брок находит Себастиана в комнате Аманды. Парень сидит на ее кровати. Сжимает ночную рубашку. Он не плачет. Молчит упрямо. Брок ожидал истерику с криками, рукоприкладством, битьем посуды. С ней справиться легче, чем с молчаливым отчаянием. Райт хочет выть от беспомощности. Себастиан закрылся от него. Он не нуждается в его помощи. Он больше не нуждается в нем. Во всяком случае именно это Себастиан пытается доказать ему уже две недели.
Грин хочет, чтобы Брок ушел. Вернулся к своей нормальной, довоенной жизни. Без него. Без калеки, который ничего больше не может ему дать. Себастиан не знает, как это объяснить, чтобы до друга, наконец, дошло — сержант Себастиан Грин не вернулся из плена. И с войны не вернулся тоже. Он пустой, сломленный, изувеченный.Выпотрошенный болью и потерями. Он хочет быть один. Всегда. Страдать самому — не страшно. Страшно, когда кто-то другой страдает из-за тебя.
Брок не умеет читать мысли. Он трактует по-своему его поведение. Пусть думает, как хочет, лишь бы помогло. Вместо того чтобы уйти, Райт велит ему умыться. А после тащит в какую-то контору, адрес которой им оставила Джулия. Себастиан сжимает зубы и следует за Броком.
— Она умерла ночью в своей кровати. Инфаркт. Миссис Грин понимала, что больное сердце — не шутка. Она пришла ко мне за неделю до своей кончины, принесла завещание на подпись. Оглашения не было. Вы можете прочитать все сами. Звоните, если появятся вопросы. Насколько я знаю, все документы она успела подготовить. Нужны только ваши подписи.
Голос юриста сух. Усталые глаза прячутся под толстыми стеклами очков. Он разглядывает двух солдат вернувшихся несколько часов назад из самого пекла. От них все еще пахнет войной. Они по очереди читают завещание, документы о вступлении в собственность. Ставят подписи. Мужчина предпочитает не замечать, как они переглядываются. Как тот, что с лейтенантскими погонами, постоянно следит за действиями… инвалида. Юрист имеет неосторожность открыть рот и рассказать о пособие, которое положено мистеру Грину из-за травмы. Затыкается сразу, стоит только встретиться глазами с лейтенантом Райтом, который, кстати, вскоре вернется за необходимыми документами.
Брок открывает дверь. Пропускает вперед Себастиан. Он движется тенью за спиной. Будто ангел-хранитель. Себ усмехается. Ему не нужна забота. Ему нужно свернуться калачиком на их общей, давно остывшей кровати, и сдохнуть в одиночестве. Наверное, стоит рассказать Броку, почему последнюю неделю на фронте капрал Фишер занял его место за плечом сержанта. Когда приходится вытаскивать из чьих-то пальцев заряженный револьвер — это по определению сближает. Может Брок побрезгует общаться с неудавшимся самоубийцей…
— Бас, мы пропустили похороны. Поедем на кладбище?
Тихий голос заставляет Себастиан обернуться. Выходит слишком резко. Он заваливает на бок, и Брок чудом успевает ухватить его за правый рукав, не дает упасть. Себастиан отшатывается, на этот раз удачно. Смотрит волком, готовым вцепиться в глотку.
— Мы едем или нет? — чуть резче, чем хотелось, спрашивает Райт.
Ответом служит неуверенный кивок и виноватый взгляд. Они садятся в такси, которых на этой улице почему-то очень много. Когда они покидали Нью-Йорк, почти пять лет назад, желтые машины были редкость, сейчас же они практически везде. Кладбище огромно. Они с трудом находят могилу миссис Грин среди тысяч надгробных плит. Брок догадывался, что его мать не могла пропустить похороны. Видя скромные, любимые матерью, герберы, он убеждается в своей правоте. Начинается дождь. Вода пробирается под ворот кителя, заставляет вздрогнуть.
— Ты чуть-чуть не дождалась. Я вернулся, бабушка. Мы оба вернулись.
Парень целует мраморную плиту и поднимается с колен. Брок кладет на снег свежие цветы. Он смотрит на безжизненный камень и благодарит всех богов, что там, в земле, лежит не Себастиан.
Они возвращаются домой. В гостиной по-прежнему стоит старое пианино. Себ даже не смотрит на него. Его взгляд скользит по фотографии на стене. Двое молодых парней: пехотинец и моряк, призванные на службу в армию США. 1940 год. Он помнит, как Брок держал его руку за бабушкиной спиной. Правую руку. Теперь ее нет. Как нет и тех парней. Сейчас в гостиной стоят двое пожилых людей, которым еще нет тридцати. Виски тронула седина. А глаза будто бы выцвели. Души выцвели. Почернели от запекшейся на руках крови.
Брок касается губами мокрых волос. Себастиан закрывает глаза, облокачиваясь на теплую грудь. Ужин проходит в тишине. Как и вся последующая неделя. Себастиан перебирается в комнату Аманды. Тоже молча. Просто однажды ночью он не возвращается в комнату. Утром говорит, что будет спать у бабушки. Брок кричит про себя, стискивает зубы так, что выступают желваки. Себ видит, как он сдерживает рвущуюся наружу болезненную ярость, как на мгновение его глаза становятся абсолютно черными. Он предпочитает игнорировать то, что видит.
С этого момента у Брока появляется дурная привычка. Даже две. Он просыпался по ночам от зудящего беспокойства. Бесшумно подходил к закрытым дверям и замирал, вслушиваясь в звуки за ними. Обычно Себ беззвучно рыдал, заглушая собственные судорожные вдохи подушкой. Брок не мешал ему. Когда Себастиан принимал душ, Райт караулил под дверью. Это было глупо, но на всякий случай он хотел быть всегда рядом. Конечно, Себастиан знал об этом. Он все понимал, потому не заговаривал об этом. Все еще продолжая не замечать голос собственного сердца.
Как оказалось, паранойя Райта не была безосновательной. В очередной раз, вслушиваясь в звук льющейся воды, он вдруг слышит, как разбивается стекло. Наступает тишина. Он даже не сразу понимает, что произошло. А потом выбивает хрупкую дверь плечом и столбенеет на пороге.