Себастиан сидит на полу, обхватив себя рукой, прижавшись к бортику ванны спиной. На полу мерцают осколки разбитого зеркала. Рядом лежит металлический ящик, который заменяет им аптечку. Видимо этим ящиком он и запустил в несчастное зеркало. Мокрые волосы закрывают лицо. Лейтенант видит, как по щеке друга катится капля крови. Она похожа на кровавую слезу. Брок на мгновение задерживает дыхание от ужаса, а потом опускается рядом на колени. Убирает за уши мешающие пряди. Вытаскивает застрявшее в коже стекло. Шрам останется. Очередной шрам.
Он набирает ванную, пока обрабатывает свежие раны. Потом легко поднимает на руки обнаженное тело и опускает в горячую воду. Себастиан доверчиво поворачивается спиной, будто не было этого мучительно отчуждения. Брок намыливает ему голову. Запускает пальцы в волосы. Бережно оттягивает пряди. Перебирает. Последний бастион ледяного сердца рушится. Себастиан откидывается назад, подставляясь под ласкающие руки. В конце концов, если Брок хочет связать свою жизнь с калекой, то кто он такой, чтобы мешать этому.
Собственно, вытирается он уже самостоятельно. Себастиан смотрит в разбитое зеркало и не может оторвать взгляд от изуродованного плеча. Он не замечает, когда за его спиной возникает Брок, обнимающий его поперек груди, вжимающийся губами в затылок. Бас слишком сильно ощущает собственно отвращение к себе и полагает, что оно должно передаваться всем, кто его окружает. Он встречается взглядом с Броком в зеркале, чуть приподнимая плечо.
— Видишь это? — неожиданно зло спрашивает он.
Брок хмурится. Они уже проходили это когда-то очень давно. Ему не вспомнить причины такого разговора, но он ему точно не понравился. Так и сейчас: Брок знает, к чему ведет сержант. Он разворачивает его к себе лицом. Оглядывает всего с ног до головы. Парень так и не оделся. Брок не хочет считать шрамы, замечать увечье. Все это отпечатки войны. Он просто оглаживает взглядом родное, слишком любимое, тело.Красивый. Все равно красивый.
— Я вижу тебя, Бастиан.
Слова бьют в самое сердце. От злости не остается и следа. Себастиан неуютно ежится под проницательным взглядом. Натягивает на плечи большое мягкое полотенце. Он знает, что поступает глупо. Но из чистого упрямства не может сдаться.
— Я устал. Спокойной ночи.
Себастиан уходит. Брок собирает осколки. Режется несколько раз. Смотрит, как красные капли расплываются по белой плитке, и вспоминает, кровь, расползающуюся огромным алым пятном на белоснежном снегу под отключившемся Себастианом где-то в лесах Северной Франции. В нос бьет запах гари и талого снега. Ладонь непроизвольно сжимается. Осколки впиваются в кожу сильнее. Броку нужно прогуляться. Уйти подальше от всего этого кошмара.
Он осторожно закрывает за собой дверь, стараясь не потревожить спящего. Он успешно справляется с этим, Себастиан не слышит, только вздрагивает во сне. Брок выходит из подъезда, спокойно проходит метров сто. Когда дом остается позади, он останавливает. Он поднимает голову. Снежинки кружатся вокруг. На небе сияют звезды. Глаза щиплет. Брок закрывает лицо ладонями и тихо воет, впиваясь зубами в собственное запястье. У него больше нет сил. В нем не осталось жизнерадостности. Он не сможет вытащить из ада Себастиана, потому что даже себя он спасти больше не в состоянии.
— Брок, — зовет кто-то.
За спиной стоит Джулия Райт. Она слегка приподнимает уголки губ, подходя к сыну. Треплет по голове, как когда-то в детстве. Женщина обнимает его, слушает сбивчивую речь.
— Я больше так не могу. Мам, я больше не могу. Мне его не спасти.
— Сынок, если кто и сможет спасти твоего… любимого человека, то только ты.
Она успокаивает его. Говорит, что он чертовски сильный. Рассказывает разные глупые истории. Наигранно жалуется, что пока их не было, ей пришлось заняться булочной Гринов. Говорит несмело, что их возвращение — лучшее, что происходило с ней за последние восемь лет. Она произносит «их», и Брок готов разрыдаться на месте. Себастиан Грин не вернулся с войны.
Они идут домой вместе. Джулия целует сына в щеку и уходит. Брок ложится в пустую холодную постель, не смыкает глаз до утра. Он никогда не был так одинок и счастлив одновременно. Ему нет места рядом с Себастианом. Но и уйти он не может. Они слишком долго оставались потерянными друг для друга, чтобы снова расставаться.
========== 29. ==========
29.
Себастиан просыпается от собственного, застрявшего в горле крика. Брок рядом. Держит за руку. Гладит нежно спину, но не обнимает, будто боится преступить какую-то черту. Его успокаивающий шепот единственная ниточка к реальности. Грин хватается за спокойный, уверенный голос и тянется за ним к свету из вязкой пугающей тьмы.
— Что снилось?
— Потом.
Брок не настаивает. Прижимает к себе худую спину. Зарывается пальцами в всклоченные влажные волосы. Себастиан потерянный, напуганный, не шарахается от прикосновений. Он так похож на себя прежнего, довоенного. Ненадолго. Как только морок кошмара развеется, он снова оттолкнет его, закроется на все замки.
Холодильник стремительно пустеет. Грин не ведется на уговоры, остается сидеть дома. Брок идет в магазин в одиночестве. Когда он возвращается в квартиру, Себастиан сидит за пианино. Он не слышит, что друг вернулся. Он вообще ничего не слышит. Ругается сквозь зубы. Войной втравленный в мозг мат звучит в этой квартире странно. Играть левой рукой не получается. Себастиан злится. Бьет по клавишам кулаком. Они издают высокий жалобный писк и замолкают. Брок возвращается в прихожую. Громко хлопает дверью. Ставит пакеты на комод. И делает вид, что ничего не видел.
Себастиан на кухне. Брок подходит к пианино. Смотрит внимательно, будто надеется, что стоит ему подойти, и инструмент заиграет сам собой. Не выходит. На оставленных нотах стоит дата — 22 февраля 1945 год. Совсем новые, набросанные на лист неаккуратные закорючки. Брок и раньше-то не понимал, что они значат. Теперь он вообще не может ничего разобрать. От былой каллиграфичности не осталось ничего.
— Зачем тебе это все? — неопределенно пожимая плечами, спрашивает Себ.
Он ковыряет ложкой суп. Так и не научился свободно держать столовые приборы в левой руке. Брок смотрит на него, как будто Себастиан сморозил самую глупую вещь на свете, и качает головой. Он ставит свою тарелку в раковину и садится обратно.
— Ешь, — спокойно говорит он.
— Я больше даже играть не могу! — роняя ложку, кричит Грин.
— Ешь, — тем же голосом повторяет Брок, стирая брызги со своего лица.
И Себастиан ест, поражаясь собственной покорности. Ему вкусно. А Брок уже знает, что будет делать дальше. Он уходит из дома после обеда. Возвращается ближе к полуночи. Себастиан говорит, будто допоздна засиделся перед телевизором. Он не хочет признавать, что ждал, пока Брок вернется домой. Не смог уснуть в пустой квартире.
Грин упрямо выпячивает подбородок. Лицо сереет на глазах. Заостряются скулы. Губы опять поджатые, немного дрожат. Он застыл на месте, так и не успев сделать глоток из чашки, подаренной недавно соседкой в знак почтения. Сердце заходится в бешеном, паническом ритме. Брок только что сказал, что должен уехать.
— Почему?
Голос не подводит. Звучит ровно и четко. Рот мгновенно пересыхает в ожидании ответа. Брок слишком давно знал этого парня. Выучил наизусть все повадки и жесты. Он не хочет ругаться. Но его скручивает болезненным спазмом от готовой вот-вот разразиться ссоры.Им незачем ругаться. Брок просто решил уйти. И у Себастиан нет выбора. Он должен его отпустить. В конце концов, разве не этого он добивался почти месяц? Возможно, говорить этого вслух не стоило. Синие глаза смотрят с болью и тоской.
— Просто так вышло, Себастиан. Я должен уйти.
На миг Грин задумывается, неужели его «просто так вышло» вызывало такие же чувства. Брок уходит не прощаясь. Закрывает за собой дверь. Его ключ остается лежать в кухне на столе. Себастиан хочет закричать, умолять остаться. Ведь эта квартира теперь принадлежит и Броку тоже. Бабушка постаралась. Она же не думала, что ее внук такой непроходимый идиот. Себастиан провожает взглядом знакомую спину из окна. Брок покинул этот дом. Он уходит не оборачиваясь. Хотя наверняка чувствует, как за ним наблюдают.