В комнате пахнет лекарствами и яичницей. Себастиан сидит за пианино, вглядываясь в заляпанные кровью ноты. Поврежденные пальцы перебинтованы, и Брок жалеет, что не придушил Милтона. Одной рукой играть неудобно. Себастьян часто сбивается, ругается сквозь зубы и у него слишком расстроенный вид. Брок не любит расстроенных людей. Он не знает, как их утешать. С Себастианом все иначе. С ним легко. С ним просто надо говорить. А еще можно сесть и попробовать повторить плавные движения музыканта над клавишами.
— Знаешь, они решили, что мы с тобой пара, — как бы невзначай говорит Брок.
— Я знаю, — мальчишка пожимает плечами, — Джей назвал меня принцессой. А тебя — моим рыцарем.
— Из меня вышел бы шикарный рыцарь, а? — он играет мускулами, красуясь, — Я хорошо его отделал. Он больше не подойдет к тебе. Обещаю.
Брок садится рядом, задевая содранным локтем парнишку, болезненно морщится, а потом притягивает к себе худое тело и обнимает. Тепло, крепко. Зарывается руками в волосы и пытается не думать об их мягкости. Нахлынуло все пережитое, не смог сдержаться — отличное оправдание. Вот только как оправдываться перед самим собой он не решил.
— Я испугался, Себастиан. Мне казалось, что я не успел. А потом, уже после, меня так трясло. Думал, все, случится инфаркт. Милтону досталось. Я ему чуть череп не размозжил. Я так испугался за тебя. Себ, я идиот. Эмоциональный идиот. Что ты со мной делаешь?
Брок шепчет последнее уткнувшись в чужую макушку. Он дрожит и действительно напуган. Хорошо, что Себастиан не вырывается, как обычно. Слушая сбивчивую речь друга, музыкант затихает, осторожно кладет здоровую руку на спину, успокаивая. Только возмущенно сопит, когда чувствует чужие губы на виске. Брок тут же отпускает его, решив, что сделал больно. В какой-то степени, он прав.
— Ты — мой лучший друг, Брок. А у него нет друзей. Он не понимает, как можно быть настолько близким кому-то. И при этом… Ты понял.
— Я-то понял. А ты покраснел.
Взлохматить собранные в узел волосы привычным жестом и улыбнуться — Брок всегда умел разрядить обстановку. Но был еще один вопрос, который никак не давал ему покоя. Тянуть больше нельзя. Ему скоро 17 и последний школьный год. А Себастиану 16 в августе и два года учебы в школе, где каждый второй стремится подставить ему подножку, оскорбить и унизить.
— Я буду учить тебя драться, Себ. И без возражений.
Он и не собирается возражать, улыбается весело, предвкушающее, и снова начинает играть. Одной рукой. У него ничего не получается. Себастиан сбивается и тихо проклинает слишком наблюдательного Джареда Милтона. Он не знает, но Брок думает о том же, когда пытается помочь поддерживать мелодию.
Больше к нему никто не пристает, только бросают странные взгляды, когда он появляется на трибунах во время тренировок. Брок усмехается, видя неловкость друга. Ему плевать на разговоры за спиной. Пусть хоть поженят их, честное слово. Его это не волнует. Все игры заканчиваются со счетом в их пользу. От девчонок нет отбоя. И будь возможность, капитан команды испробовал бы их всех. Он каждый вечер проводит с разными девушками. Однажды, видимо, забыв расстаться с предыдущей «дамой сердца», получает звонкую оплеуху прямо на поле. Громкое «Райт, ты подонок» почему-то заставляет покраснеть Себастиана.
Очередного жизненного урока хватает ненадолго. Уже через неделю ночные гулянки продолжаются. Сегодня Себастиан видит его с Мэри, завтра с Карли, послезавтра с Брендой. Чтобы Брок не творил, девушек рядом с ним меньше не становится. Его обаяние подкупает любую, даже самую серьезную особу. Себастиан ненавидит этих накрашенных куриц, которые вьются вокруг Брока. От чистого сердца ненавидит.
========== 3. ==========
3.
Себастиан чувствует себя подавленным и разбитым. Он совершенно отвык от одиночества — Брок не приходит уже несколько дней. У них летние каникулы. И парнишка мечется по квартире, не зная, чем себя занять. Бессовестно нервирует пожилую миссис Грин своим унылым видом. Она сбегает от него в свою булочную, сославшись на срочные дела. Играть непривычно сложно. Зато больше не больно. Гипс давно снят, но чувствительность к пальцам еще не вернулась полностью. Хорошо, что это была левая рука.
Лучший друг — действительно лучший. Во всем. Он знает тебя, как самого себя, редко раздражает, терпит, учит жить в этом мире, полном несправедливости, защищает. Он как брат, только не родной. С ним хочется проводить целый день, потому что только с ним ты чувствуешь себя дома. Это становится необходимостью за очень короткий срок. Возможно, именно тогда стоило задуматься об истоках этой дружбы. Им обоим.
Неделю назад — 18 июля — его лучшему другу исполнилось 17 лет. Брок пришел к нему поздним вечером. Ну, как пришел? Пнул дверь пару раз, когда она открылась, ввалился в квартиру, повиснув у Себа на шее, глупо улыбаясь, дергал за длинные волосы. От него за версту несло алкоголем и табаком, и мерзкими, сладкими духами какой-то девицы. Себастиан заочно ее ненавидел потому, что из-за нее его не позвали на «праздник».
Он помог добраться не стоящему на ногах Броку до дивана. Молился всем Богам, чтобы потом не пришлось чистить ковер. Но его ночной гость не выглядит так, будто готов расстаться с ужином. Он просто был уставшим. Очень уставшим и расстроенным. И как маленький ребенок продолжал дергать за выбившиеся из хвоста пряди.
— Ужасно выглядишь, приятель. Вижу, вечеринка не задалась, — тон выходит не слишком сочувствующим.
— Она оказалась чересчур… достойной. Понимаешь? На тебя чем-то похожа, — с сожалением тянет Брок.
Себастиан понимающе кивает. Он ведь предупреждал, что Лили не такая. Она даже после десятого свидания вряд ли бы позволила что-то большее, чем поцелуй. Девушка действительно очень похожа на него. Может и не очень похожа, но точно более разборчива в выборе половых партнеров, чем Брок. Родители — старые, немного повернутые на вере католики. Чего еще ждать от их прилежной умницы-дочери?
Брок мертвецки пьян. Он пытается уснуть прямо на диване рядом с пианино, за которым с абсолютно несчастным лицом сидит хозяин квартиры. Его надо срочно отправить домой. Иначе быть беде. Интуиция у Себастиана не хуже женской. Он привык к ней прислушиваться.
— Сыграй мне, Себби.
От такого голоса — хриплого, тихого — перетряхивает, как от плохого предчувствия. Они знакомы уже полгода, знают друг о друге все. Но таким он Брока еще не видел. Это пьяное «Себби» заставляет сердце биться чаще и болезненно сжиматься. Черт!
«У тебя есть буквально последний шанс выставить его», — понимает Себастиан, а вслух спрашивает:
— Что сыграть?
— То, из-за чего весной мне сломали нос, — смеется Брок, вытягиваясь на скрипучем диване.
Себастиан без труда находит ноты, окропленные кровью. Он честно пытался оттереть красные капли, не вышло, поэтому гонит от себя плохие воспоминания и начинает играть. Он знает, что друг видел название. Они даже обсуждали его. Мол, не мог что-нибудь получше придумать, теперь вся школа шептаться будет. Тогда это звучало забавно. А сейчас, когда Брок садится рядом и пристально наблюдает за играющими пальцами, тяжело дыша, ситуация перестает быть забавной. Совсем.
— Ты посвятил мне целую песню, Себби. Неужели я такой особенный?
Брок улыбается, поднимая уголки искусанных губ. Но улыбка не затрагивает глаза. Такая половинная искренность непривычна. Себастиан перелистывает страницу, стараясь не обращать внимания на своего гостя. Он хочет погрузиться в музыку, раствориться в ней, как делал всегда. В конце концов, он же мечтал сыграть это именно в день его рождения. Вот, пожалуйста, сыграл.
Когда мелодия заканчивается, Брок мирно посапывает на чужом худом плече. У него тяжелая голова. Себастиан не хочет и не может пошевелиться. Тупо смотрит на кончик носа своего отключившегося приятеля и думает, что его чувства мало напоминают дружбу. И ему «это» не нравится. «Это» его пугает до чертиков. До полного отвращения к себе.