— Ты облажался, приятель.
Себастиан даже не поднимает головы, просто пожимает плечами на констатацию им обоим известного факта. Нет, Брок не обнаружил в себе вдруг открывшиеся музыкальные способности, просто он столько раз слышал эту музыку и знает ее наизусть. Понять, что ноты не те, несложно. Впрочем, гораздо интереснее узнать, почему дотошный до всего музыкального и до чертиков ответственный Себастиан допустил такую досадную ошибку.
— Никто не заметил, кроме тебя. Все были заняты… друг другом. Слишком много людей вокруг. Я отвлекся.
— Засмотрелся, как я танцую?
— А ты засмотрелся, как я играю?
У Брока титаническое терпение. Можно сказать, терпение — его суперспособность. На язвительные ответы друга он предпочитает реагировать соответственно, но сейчас почему-то не получается. Весь сарказм разом испарился. Остались только усталость и глухая ноющая боль где-то в груди. Он даже собирается тяжело вздохнуть для большего драматизма, но вовремя передумывает. С притихшим музыкантом лучше не переигрывать.
— Что происходит, Себ?
Брок ненавидит все эти «розовые сопли» и выяснения отношений. Себастиан ненавидит их еще сильнее. Всю жизнь к сироте относились с особым… вниманием, жалостью. «Розовые сопли» окружали его всегда и всюду. Он ничем не отличается от других подростков, может, чуть больше любит одиночество, зарывается в музыку и совершенно точно странно реагирует на прикосновения лучшего друга. Брок же его не жалел. Поэтому он так держался за эту дружбу. Райт мог подколоть по любому поводу. Посмеяться не над, а вместе с Себастианом. Как бы там ни было, парнишка не знает, что ответить потому, что ничего не случилось. Он просто облажался. Так бывает. Бывает же?
Упрямо поджатые губы, выпяченный подбородок и совершенно нечитаемый взгляд — таким Брок видел его не часто. Особенно ярко запомнилась неделя больничного, после драки с Джаредом Милтоном. Точнее, после того, как Джаред Милтон жестоко избил тогда еще тощего, слабого музыканта. Себ встречал его с таким лицом целую неделю, когда Брок приходил после учебы.
Райт не знает определения слова «дружба», но уверен, что объятия, в качестве поддержки, не должны были длиться дольше минуты. Точно так же, как и не должно быть неловких, скупых поцелуев в висок, от которых в бешеном ритме заходилось чужое сердце. Он лишь хотел хоть немного облегчить его боль. Та неделя была самой ужасной в его жизни. В их жизни.
— Может, позавидовал. Мне не с кем танцевать. Даже на своем собственном выпускном я буду подпирать стену, — наконец говорит Себастиан.
— А Моник?
— Хорошая. Но не то, — он поднимает голову, — А Лидия?
— Собирался жениться.
Вид Себастиана, подавившегося воздухом, до невозможности забавный. Если бы еще его глаза не чернели, и в них не было бы затравленного ужаса, затаенной злобы. Брок заставляет себя усмехнуться. Они слишком хорошо знают друг друга, чтобы Себ купился на шутку с женитьбой. Но все равно возникает ощущение, что после этих слов вместо позвоночника у парнишки образовался стальной прут, иначе он бы не смог так прямо сидеть.
Райт думает — все-таки странная у них сложилась дружба. Всегда такой была, с первой встречи — слишком интимной что ли. Брок вспоминает, как сползала рубашка с хрупких плеч, открывая рваную рану между лопаток. Как доверчиво Себастиан поворачивался спиной. Как кожа покрывалась мурашками от прикосновения горячих, возможно слишком грубых пальцев футболиста. Брок чертыхается — не любит вспоминать день, когда все в его жизни пошло наперекосяк. Он вскакивает на ноги и улыбается, оборачиваясь к другу.
— Что ты там про танцы говорил?
— Мне не с кем танцевать. Стой, ты же не собираешься? — парень с недоверием смотрит на протянутую руку.
— Давай, Бастиан. Чур я веду!
Грин хватается за протянутую руку. Вызов принят. Фрак, упавший со стула, остается лежать на полу бесформенной кучей — бабушка оторвет голову, если на одежде будет хоть одна пылинка. В голове крутится: «Господи, что мы творим». Когда-нибудь он перестанет так остро реагировать на мягкое «Бастиан» и научится говорить твердое «нет». Но пока он старается вообще не думать, на всякий случай даже не дышать.
Брок особо не церемонится. Притискивает к себе одной рукой, чувствует ладонью неровный шрам сквозь рубашку, второй сжимает хрупкую ладонь. У Себастиана, несмотря на все их усиленные тренировки, пальцы по-прежнему длинные и тонкие. Изящные — крутится на языке. Руки музыканта — личное сокровище Брока. За них он готов убивать, и вряд ли когда-нибудь скажет об этом вслух хоть кому-нибудь.
Это странный танец — спокойный, плавный. В нем отсутствует резкость движений и практически не меняется темп. Почти вальс. Себастиан не чувствует напряженности, только теплую ладонь на лопатках. Он отпускает себя, расслабляется в надежных сильных руках и позволяет Броку вести. Хорошо, что здесь темно и никого нет. Никто не увидит их, танцующих вместе, никто не увидит, как полыхает алым лицо юного пианиста.
Движения немного неловкие. Они путаются в собственных ногах, и между ними совсем нет расстояния. Себастиан чувствует чужое сбившееся дыхание на своей щеке. А Брок ненавидит гель, держащий волосы партнера в необходимом порядке, от него хочется чихать. Эстетики в танце нет — это очевидно. Они просто кружатся под воображаемую музыку и стараются не смотреть в глаза напротив.
Брок запинается о стул. Тот с грохотом валится на пол, а его самого от падения удерживает Себастиан. Тренировки не прошли зря.Он всегда был сильным, а теперь научился управляться с этой силой и применять на практике. Райт все еще упорно не считает себя романтиком, но готов поклясться, что это самый романтичный и одновременно неловкий момент в его жизни.
Себастиану кажется, что он тонет в зеленом омуте широко распахнутых глаз. Он неосознанно подается вперед. Чужие пальцы сжимают запястья почти до боли, то ли притягивая, то ли останавливая. Это отрезвляет и дезориентирует одновременно.
— Мне пора. Лидия ждет, — говорит Брок, отводя взгляд.
— Иди. Не хочу срывать тебе свидание.
Себастиан думает, что очередная девчонка, пусть даже такая, как Лидия Хэйл, для Брока должна быть важнее, чем лучший друг. Он считает, что с девушкой ему будет лучше, чем с ним. Как минимум безопасно. Пожалуй, он впервые по-настоящему задумывается о безопасности своего приятеля и признает, хотя бы самому себе, что это не совсем дружба.
Брок думает, что Себастиан слепой идиот. Пальцы соскальзывают с тонкого запястья, останавливаются на ладони. Он чувствует чужой пульс.
«Нужно уходить. Прямо сейчас», — с ужасом осознает Брок.
Лидия действительно ждет его у сцены. Он ведь сказал, что хочет предупредить друга и попрощаться. Обещал быть через минуту, прошло уже десять. Об этой девушке ходит больше слухов, чем о баре в доках, так что сегодня ночью Броку перепадет. Он уверен в этом на сто процентов. Он хочет ее, иначе бы не увивался за ней хвостом столько времени. Вот только руки совсем не слушаются и наотрез отказываются отпускать прохладную ладонь.
— Ты выступил отлично. А над танцем надо поработать. Будет неловко оттоптать ноги своей партнерше. Она же не такая терпеливая, как я.
Брок шутливо салютует ему и уходит не оборачиваясь. Лидия стоит там же, где он ее оставил. Девушка улыбается загадочно и слишком приторно. Брока перетряхивает от этой улыбки. Мозг просто взрывается, кричит — нет, нельзя, не то. Брок встряхивает головой, не желая думать о своих действиях. Ему это нужно. Нужно защитить Бастиана от себя.
Себастиан прижимает к груди стопку бумаг и быстро идет по ночным улицам домой. Он так спешил покинуть темное закулисье, что забыл ноты и фрак с перчатками. Пришлось вернуться и случайно застукать целующихся Брока и Лидию у края сцены. Глаза неприятно щиплет и сводит живот. Нет, он совершенно не собирался подглядывать за лучшим другом, но отвести взгляд не хватает сил. Руки, непривыкшие к насилию, произвольно сжимаются в кулаки.В тот момент он пугается сам себя.