Чтобы успокоить сердцебиение, Кейт сделала глубокий вздох, выдохнула и ступила в хранилище. Ее глаза заметались между тремя рядами столов, покрытых бархатом. Она то пробегала взглядом по лентам золотых ожерелий, украшенных цветной глазурью, то проплывала по лужицам сапфира и бирюзы, затем, проскакав по длинным рядам золотых пуговиц и бриллиантовых колец, ее взгляд замер у пьедестала, на котором покоился самый большой изумруд, который ей довелось видеть. Волоски шевельнулись на ее запястье.
— Бум! — воскликнул Маркус, появившись в хранилище со своим фотоаппаратом. — Теперь я понимаю, что чувствовали те люди, когда они нашли клад и первый алмаз блеснул своими гранями, оказавшись на свету. Меня аж до кишок пробрало.
— Меня тоже, — сказала Кейт, опираясь на ближайший стол.
Она стеснялась признаваться, что иногда первый взгляд на знаменитую драгоценность, которую она жаждала увидеть, приносил ей разочарование. Это как встретить Тома Круза и обнаружить, что в реальной жизни он гораздо ниже ростом. Или когда Дэвид Бекхэм вдруг заговорит писклявым голосом. Разве может реальность конкурировать с отретушированной глянцевой картинкой, которую журналы представляют миру?
Но на этот раз разочарования не произошло.
Саанви бросила на Кейт понимающий взгляд и повела гостей к дальнему столу.
— Трудно поверить, что эта коллекция была зарыта в пятнадцатом столетии, — сказала она, указывая на ожерелья, покрытые глазурью. — Они в первозданном виде. Если бы их носили, они бы не сохранились. Глазурь стерлась бы, а золото и камни, скорее всего, продали или отправили на переделку. Если начнем отсюда, я извлеку часть экспонатов, которые вы запрашивали. Остальные находятся в комнате, где мы только что были. Там их обследуют перед тем, как отправить обратно в хранилище. Вот…
Кейт подошла вплотную к краю стола, задрапированного бархатом, направила лампу под нужным углом, достала из сумочки лупу и склонилась над тусклой камеей — византийским кулоном. Каталожное изображение не передавало ни мягких складок мантий, ни покаянного наклона головы.
— Белый сапфир?
— Да. Это святой Фома. А высокая фигура с поднятыми руками — Иисус, предъявляющий доказательства своему апостолу, что он был распят на кресте.
— И воскрес, — продолжила Кейт, борясь со страстным желанием провести пальцем по рельефной фигуре святого Фомы и контурам золотой горы.
Вместо этого она достала блокнот с ручкой и принялась делать записи:
«Неверие апостола Фомы» — самая знаменитая картина Караваджо.
Кейт на мгновение задумалась.
Барельеф из полупрозрачного сапфира навевал на нее нечто глубоко сокровенное и нежное.
На макушке кулона единственная жемчужина — сострадание и упование.
Вера и преданность. Безусловная любовь и надежда.
Что это — талисман, чтобы носить под сердцем?
Кейт представила себе мастерскую византийского ювелира, втиснутую между бесконечными прилавками, с которых идет бойкая торговля брынзой, медовыми лепешками с ароматом лимона, жареными фисташками и всякими сладостями, прямо перед Великим дворцом в Константинополе. А в мастерской гравер тянет шею перед драгоценным камнем, стараясь держать его в лучах света, проникающих через единственное открытое окно. Тонким резцом и крохотным молоточком он прокладывает в камне еле заметные бороздки, обозначая линию волос. Когда рисунок будет закончен, придет черед полировки.
— Кто это там? — спросил Маркус, указывая на каплевидный кулон в дальнем углу стола.
Он уже закончил установку своих штативов и софитов.
— Фома усомнившийся.
— Нас всех не миновала чаша сия, — сострил Маркус, вкручивая в камеру широкоформатный объектив.
Он направил софиты на украшения, и тень легла на его лицо, обозначив морщины напряжения под глазами и на лбу.
Кейт вернулась к своим мыслям. Она снова написала в блокноте «Фома усомнившийся» и обвела надпись кругом.
Сомнения никогда не покидали ее. Каждый день в своих статьях и эссе она задавалась вопросом: «А что, если?» «Вопросы прошлого поглощают всю твою жизнь», — сказал ее бывший муж — Джонатан, когда два года назад уезжал в Новую Зеландию. Он выбрал другой путь к исцелению, и, очевидно, Кейт не вписывалась в пейзажи первозданных гор и нескончаемой рыбалки.