Итак, земляне — или правильней сказать «селениты»? — начинайте обустраивать ваш новый дом! Я уверен, что как только общественность поймет важность дела, через несколько лет прибудет еще один корабль.
Президент Хайнлайн исчез с экрана, на его месте появилась тестовая таблица.
Элси вздохнула:
— Что ж, Хэнк, кажется, мы попали именно в то будущее, о котором ты мечтал.
Хэнк погрузил пальцы в набриолиненные волосы.
— Видимо, так.
Дуайт ничуть не встревожился.
— Вроде как у меня появился шанс подружиться с мисс Анитой.
Телевизионный экран вновь ожил. Видимо, командиру Йегеру удалось поймать слабый сигнал коммерческого вещания.
Это были «Мерри Мэкс», и они пели «Коняшка понюшку тащит».
МИР КЭМПБЕЛЛА
Кэмпбелл умер.
Даже сейчас, сидя и слушая одну за другой слезливые печальные хвальбы, я не мог поверить в это. Кэмпбелл был слишком велик, чтобы умереть, из него лилась жизнь. Он вошел в научную фантастику титаном, он дал нам так много, что его смерть казалась уму непостижимой, она оставила во вселенной зияющую дыру. И как же несправедливо, что я только и мог тихо сидеть здесь, когда так сильно хотелось буйствовать…
Я призадумался. Что творится в моей голове? Кэмпбелл явно не захотел бы, чтобы я так мучился. Он не боялся смерти, не терзался сожалениями при ее приближении. В последние дни, чувствуя, как истекает отпущенное ему время, он спокойно говорил о своей кончине, стараясь обезличить ее, называя уходом, устанавливая тем самым связь со всем человечеством, которое, как и он, смертно…
Взгляд мой задумчиво остановился на большом похоронном венке в форме омеги; на нем была лента с именем Кэмпбелла и датами: 1901–1987. Я прочел молитву, которой обучил меня сам Кэмпбелл, и душа наполнилась покоем, искренне приняв случившееся.
Так много людей в непомерном долгу перед ним. И среди них восемнадцатилетний мальчишка племени навахо по имени Джейк Хайуотер таил в душе память о плачущем старике.
30 сентября 1937 года. Эта дата навеки врезалась в мою память.
Я стоял у офиса издательства «Стрит и Смит» в Манхэттене. Был безветренный теплый день, но не из-за погоды пропиталась потом моя лучшая рубашка и костюм не по размеру. Липкие холодные руки сжимали манильский конверт, скрепленный тесьмой. Организм реагировал не на жару, а на нервное напряжение.
Через несколько минут, если все пойдет по плану, я буду стоять перед новым редактором журнала «Эстаундинг сториз», человеком по имени Кэмпбелл, который недавно занял место достопочтенного Ф. Орлина Тримейна. И я буду пытаться — если к тому моменту меня не покинет дар речи, а с ним и разум — продать ему историю, которую только что написал.
Я читал «Эстаундинг» уже четыре года, с тех пор как «Стрит и Смит» возобновили старую клейтоновскую серию в бумажной обложке. Сначала по одному-двум выпускам, доходившим до резервации, до дома в Аризоне. А потом дядя Красная Птица, который работал на военно-морском судоремонтном заводе, пригласил нас с мамой переехать к нему в Бруклин. Тогда мне удалось достать все когда-либо выпущенные журналы и следить за свежими номерами.
Я ничего не знал об этом Кэмпбелле: он пока не опубликовал ничего такого, чтобы я смог понять, что он за человек и каковы его вкусы. О смене редактора я узнал случайно, когда позвонил на предыдущей неделе и попросил связать меня с Тримейном.
— Господин Тримейн — глава редколлегии всей компании «Стрит и Смит». Какой журнал вас интересует?
— А… «Эстаундинг»…
— Его сейчас возглавляет господин Кэмпбелл, — тотчас проинформировал меня оператор на коммутаторе. — Вас связать?
Сия новость свела на нет мою тщательно составленную хвалебную речь о работе Тримейна.
— Ах нет, — запнулся я, — не надо. То есть…
И я повесил трубку.
Не помню, как и откуда я набрался храбрости показаться неделю спустя на пороге редакции журнала, который просто обожал. После завершения рассказа мне понадобился не один месяц, чтобы решиться позвонить Тримейну, которого, как мне думалось, я немного знал. А теперь я шел в лобовую атаку на совершенно незнакомого человека.
Потом, заметив, какой урон наносят свернутой рукописи мои потные руки, я засунул ее под мышку, поправил взятый у дяди Красной Птицы галстук и вошел в здание.