— Честь женщины — это слишком большая ценность, чтобы класть ее на алтарь мужского тщеславия, — добавил я.
Едва ли я руководствовался этим мудрым утверждением, когда вступал на путь соблазнения. В ту пору, как и любой тщеславный юнец без твердых убеждений, я был только рад посплетничать с маркизом, как и с любым другим, кто соглашался меня слушать. Но с возрастом начал понимать, что сохранить тайну бывает гораздо важнее, чем потешить свое самолюбие. Да к тому же, если я не признался в поступке и поступок не был доказан, то и покарать меня будет не за что.
— Вот этого я и боялся, что ты не захочешь ничего рассказывать.
Редкий человек мог позволить себе хоть в чем-то отказать маркизу.
Он с любопытством оглядел мою маленькую гостиную, которую освещала лишь полоска света, падавшая через окно. Я приоткрыл тяжелые деревянные ставни ровно настолько, чтобы они пропускали немного света, но не уличный зной. Письменный стол красного дерева, деревянный стул, на котором я сидел, кресло с черной спинкой и простой круглый стол — вот все, что было у меня из мебели. Голые стены украшал единственный фламандский гобелен, подаренный мне самим маркизом. Отодвинув гобелен, можно было на лестнице попасть на крышу.
— Эта мебель не подходит для благородного господина, дон Хуан, — проговорил наконец маркиз, который, по своему обыкновению, начинал плести свою паутину издалека.
— Вам известно, что благородство моего происхождения по меньшей мере спорно.
— Как бы то ни было, я позаботился о том, чтобы оно было благородным.
— Боюсь, что у меня не найдется денег на новую мебель до тех пор, пока не прибудет флот.
— Кстати, хорошая новость: корабли будут в порту Севильи уже завтра… Но, с другой стороны, торговля — это всегда риск, особенно за океаном. Никогда нельзя быть уверенным, принесут ли прибыль твои вложения, верно? Штормы и пираты, кражи и мошенничество…
Маркиз уселся в обтянутое кожей кресло. Его мощное тело едва поместилось между деревянными подлокотниками, вырезанными в виде львиных лап, а черные атласные рукава, струясь, ниспадали до самого пола. Пока я наполнял бокалы бренди, на моем письменном столе очутился кошелек с золотыми монетами.
— У меня к тебе есть… предложение. Причем вознаграждение за сделанную работу будет вполне гарантированным.
Я протянул ему бокал.
— Вы знаете, что ради вас я готов — и всегда был готов — почти на все.
— Я хочу, чтобы ты продавал мне страницы своего дневника — сразу же после того, как напишешь.
Я сделал глоток бренди и отвел глаза.
— Мне чрезвычайно льстит ваш интерес к моим каракулям, дон Педро. Но я не поэт и не драматург, чтобы писать за вознаграждение.
— Ты прекрасно понимаешь, что меня интересуют не стихи и не пьесы, но сама жизнь, которая запечатлена в твоих строках. Я буду платить по 100 пистолей за страницу.
— Целое состояние за никчемный листок бумаги!
— Я буду счастлив заплатить эти деньги. Так ты продашь мне свой дневник?
— Сожалею, дон Педро, но этого я не сделаю ни за какие деньги. Я больше не служу у вас шпионом, и мои похождения касаются только меня.
— С чего ты взял, что я собираюсь использовать их в каких-то иных целях, кроме как для собственного удовольствия?
— Полно, дон Педро. Мы оба знаем, что именно доставляет вам удовольствие.
Маркиз засмеялся.
— Скажешь, я неправильно использовал твои таланты во славу империи?
— Вашей империи?
— Я всецело предан своему королю, и все, чего я жду от тебя, — это такой же преданности.
— Вы для меня больше чем отец, но сыну рано или поздно приходится выбирать свою дорогу. Мое призвание — это безудержная страсть, а не набор ловких трюков.
Маркиз поднялся, собираясь уходить.
— Дон Педро… я скажу вам то, что вы надеялись от меня услышать. Но взамен вы расскажете мне о женщине по имени донья Анна, дочери дона Гонсало де Уллоа.
— Дочь командора Калатравы? Что именно ты хочешь знать о ней? — удивился маркиз.
— Почему я никогда не видел ее раньше?
— Стало быть, ты все-таки ее увидел?
— Сегодня утром впервые. Удивительно, что до сих пор я ничего не знал о женщине столь редкостной красоты.
— Отец держал ее взаперти, как монахиню, на отдаленном ранчо. Его земли граничат с моими владениями неподалеку от Кармоны. Я знал ее еще ребенком.
— Что вам известно о ней? — упорствовал я.
— Донья Анна — одна из тех, кто способен заставить мужчину забыть обо всех остальных женщинах… Поэтому такому галантедору, как ты, дон Хуан, лучше быть благоразумным и выбросить ее из головы.