Выбрать главу

- У вас здесь машина стоит?

- Разве я похож на человека, у которого может быть личный автомобиль? - возразил Каретников. - Я просто имею честь охранять эту стоянку.

- Странно... - пробормотал Демилле. - Я никак не мог предположить... Эта газета, - он указал на "Фигаро", отчего Каретников сразу приободрился и выпятил слегка грудь.

- Странно, вы говорите? - начал он с риторического вопроса. Действительно, странно, когда человек, владеющий пятью иностранными языками, из них тремя - в совершенстве, работает ночным сторожем. Вы это хотели сказать?

- М-мм, - Демилле пожал плечами, ибо ничего такого сказать не хотел.

А в Каретникове будто открылся клапан (один из тех, милорд), а может быть, душа в ночных бдениях истосковалась по собеседнику, но он сразу высыпал на Демилле пригоршню круглых, хорошо обкатанных слов, из которых явствовало, что Каретников - не просто ночной сторож, а ночной сторож из принципиальных соображений, поскольку не в силах найти работу, где мог бы применить знание всех пяти языков (один из них был турецкий), а размениваться на меньшее количество языков ему не хотелось. На этой почве у Бориса Каретникова - наметились разногласия с системой.

- С какой системой?

- О, вы задали сложный вопрос, милорд. Он требует анализа.

Не успеваем мы переступить порог этого лучшего из миров, как сталкиваемся с огромным количеством систем, которые по отношению к нам являются внутренними, внешними или умозрительными.

Классификация моя, милорд!

...Например, сердечно-сосудистая система нашего тела есть система внутренняя, тогда как система пивных ларьков Петроградской стороны, из которой - я говорю и о системе, и о стороне - несколько часов назад был буквально вырван один элемент с честнейшей тетей Зоей, - есть система внешняя. Это каждому понятно. Но что такое система умозрительная?

Под умозрительной системой я понимаю плод усилий нашего разума, стремящегося связать воедино набор внешне разнородных предметов, фактов или явлений с тем, чтобы вывести общие свойства этого набора и, окрестив последний системой, попытаться предсказать или исследовать законы, ею управляющие. В памяти сразу же всплывает Периодическая система элементов Менделеева, существующая лишь в нашем воображении, равно как и система единиц измерения физических величин, и системы стихосложения, и философские системы, и система "дубль-ве", и денежная система (уж она-то наверняка существует только в нашем воображении!), и новая система планирования и экономического стимулирования, и даже система "счастливых" трамвайных билетов.

Все это системы умозрительные.

И лишь одна система никак не укладывается в рамки моей классификации, которой суждено сыграть выдающуюся роль в науке и перевернуть взгляды философов, поэтов и системотехников. Она является одновременно внутренней, внешней и умозрительной.

Эта система - государственная.

- Тсс! Да вы что?.. В своем уме? Нет, если так будет продолжаться, то я слагаю с себя... Зачем мне лишние неприятности? Мне и так досталось в свое время! Я хочу дожить свое бессмертие спокойно.

- Да вы никак испугались, милорд?

- Ни капельки! Однако должен вам напомнить, сударь, что я никогда не затрагивал королевской власти. Всякая власть - от Бога. Мне хватало ослов поблизости - стоило лишь протянуть руку, и я натыкался на уши. Но зачем же трогать королеву?

- При чем здесь королева?

- Ах, вы меня прекрасно понимаете...

- Допустим... Но разве я сказал что-либо предосудительное о государственной системе? Я даже не назвал конкретное государство.

- Не считайте меня идиотом. Вы что - живете на Канарских островах? Или в республике Чад? Или в Новой Каледонии?.. Вы живете здесь, и каждое ваше слово насчет любого государства - даже Лапуту, даже Бризании - будет отнесено сюда.

- Но я, ей-Богу, ничего плохого еще не сказал.

- Как вы любите, сударь, прикидываться простачком! Вы уже сказали, что государственная система является одновременно внутренней, внешней и умозрительной. Даже если вы этим ограничитесь, то, предоставив любому разумному человеку право поразмыслить над вашим определением, вы неминуемо натолкнете его на вывод о том, что:

а) государственная система является внешней, потому что противостоит индивидууму и подавляет его свободу;

б) она является внутренней, потому что страх перед государственной машиной заложен на уровне инстинкта;

в) наконец, она умозрительна, потому что не отражает ничего реального, потому что она - фикция, игра воображения, к тому же - не нашего.

Вам достаточно?

- Достаточно, милорд. Я поражен вашей казуистикой. Таким способом можно извратить любое суждение.

- Дорогой мой, я старше вас на двести с лишним лет... Не трогайте государство, прошу вас. Что у вас - мало забот помимо него? Я вам больше скажу: литература не для этого... Свифт мне недавно признался: "На кой черт я воевал с государством? У меня был прекрасный парень - этот Гулливер - а я, вместо того чтобы дать ему насладиться жизнью, любовью и детьми, заставил беднягу таскаться по разным Лилипутиям, Бробдингнегам и Лапуту, описывать их государственность и показывать фиги доброй старой Англии. Зачем? Ничего не понимаю!" Так сказал мне Свифт.

Друг мой, плюньте на государство!

- Ох, мистер Стерн, как бы оно не плюнуло на меня!.. Но все же я, боясь показаться назойливым, объяснюсь по поводу тройственной природы государственной системы...

- Ну, как знаете. Я вас предупредил.

- Итак, государственная система безусловно является внешней по отношению к отдельному человеку. Ее установили без него, не спрашивая его и не интересуясь - как она ему понравится. Для отдельного гражданина государственная система - такая же объективная данность, как гора Джомолунгма (или Монблан - это чуточку ближе к вам, милорд).

Но она же является внутренней, потому что государственность впитывается с молоком матери. Однако я решительно не приемлю тезис о страхе. Внутреннее чувство от заложенной в нас государственной системы значительно сложнее. Это и восторг, и гордость, и уверенность (совокупность чего называют патриотизмом - не совсем, впрочем, правильно); и обида, и страх, и недоумение (это чаще всего именуется обывательским брюзжанием); и горечь, и стыд, и умиление, и надежда видеть свое государство сильным и сплоченным - и отчаяние.