До Егорки долетел конец фразы, сказанной мужским голосом:
- ...не сделал зарядку, а ты закрыла!
Егорка покосился на свою открытую форточку, откуда прилетели эти слова, и медленно-медленно стал отступать в глубь комнаты, чтобы грозная фигура с круглой головой (он как-то сразу решил, что фигура грозная) не дай Бог его не заметила. Но она заметила.
- А вот и пришелец! - прогремел радостный голос, и фигура, приблизившись к своему стеклу, принялась вглядываться в Егорку. Тут и он разглядел незнакомца.
Это был крупный пожилой мужчина лет шестидесяти пяти, с абсолютно лысой головой и умными глазами, под которыми обозначались коричневатые мешочки. Он был в нижнем белье: белых кальсонах и белой сорочке с длинными рукавами. Смотрел он на Егорку чуть насмешливо и с любопытством.
- Маша, да посмотри же! - крикнул он, обернувшись.
Никто не появился. Старик обратил взгляд на Егорку и громко спросил:
- Мальчик, ты меня слышишь?
- Да... - еле слышно ответил Егор.
- Родители дома? - строго продолжал старик.
Егорка снова кивнул, но смешался, вспомнив, что отца с вечера не было и неизвестно - пришел ли он домой...
- Мама дома, - сказал он поникшим голосом.
- Позови, пожалуйста, маму, - сказал старик.
Луч, бивший сверху, напоминал, что где-то в небесах происходит весна.
- Папа, ты хоть штаны надень! - услышал Егорка женский голос с той стороны.
Старик поспешно отошел от окна в своей комнате, будто нырнул в темный омут. Егорка отправился в комнату родителей.
Мать лежала на диване, накрывшись пледом. Она не разделась с вечера: лежала в том же, в чем видел ее Егорка за ужином: в шерстяной кофте и в брюках. На журнальном столике у дивана стоял в подсвечнике оплывший огарок красной свечи, а рядом возвышалась горка бумажных клочков... письма, что ли? На металлическом с чеканкой подносике, использовавшемся обычно для кофейного угощения, Егорка увидел кучку черного пепла.
Отца в комнате не было.
- Ну, что? Будем вставать, Егор?.. - сонно улыбнулась мать, мягко привлекая Егорку к себе, отчего ему сразу сделалось хорошо на душе и уютно.
- Там тебя дядька зовет, - прошептал он ей в ухо.
- Дядька? - мать испуганно отодвинула его, взглянула в глаза. - Какой дядька? - она мгновенно сунула ноги в тапки, бросилась в прихожую. - Ты шутишь, Егор? - обернулась она к сыну.
- Там... у меня, - кивнул Егор в сторону своей комнаты.
Мать недоверчиво взглянула на него, но направилась в детскую. Егор поплелся за нею.
- Ну, и где же твой дядька? - повеселевшим голосом спросила мать, оглядев пустую комнату.
- Уважаемая! - раздался вдруг густой красивый голос, исходивший от форточки. - Подойдите, пожалуйста, поближе...
Мать охнула... увидела наконец! Бросила быстрый взгляд на сына, стараясь взять себя в руки, не показать страха...
- Вы... откуда? - спросила она.
- А? Не слышу! - старик повернулся ухом к окну.
- Откуда вы? - делая шаг к окну, погромче повторила мать.
- Не-ет! Это вы - откуда? - рассмеялся за стеклами старик. - Я, уважаемая, здесь живу с одна тысяча девятьсот пятнадцатого года. А вот вы откуда взялись?
- Ничего не понимаю... - прошептала мать и придвинулась близко к стеклу, стараясь получше разглядеть собеседника.
Она быстро повела глазами по сторонам: и слева, и справа, и внизу тянулась стена незнакомого дома с окнами, стоявшего вплотную к их дому. Лишь вверху была видна полоска чистого неба над чужою крышей.
- Ну-ну... Не расстраивайтесь, - добродушно сказал старик. - Все бывает. Так откуда же вы? Как вас зовут? Вы понимаете меня хорошо? Вы русская? Советская?
- Ну, конечно! - воскликнула мать. - Советская, какая же еще! Меня зовут Ирина. Ирина Михайловна Нестерова.
- Очень приятно, - поклонился лысый старик. - Григорий Степанович Николаи... Не - Николаев, как обычно думают, а Николаи. Это существенная разница.
- Николаи... - зачем-то повторила Ирина.
- Я, признаться, огорчен тем, что вы не с другой планеты, - продолжал Николаи. - Приятно было бы первому вступить в контакт...
Он явно настроился на длительную беседу, ибо придвинул к окну кресло-качалку и уселся на него, закинув ногу за ногу. Был Николаи теперь в стеганом красном халате, отчего напоминал кардинала.
- А где же вы жили раньше? - спросил он.
- В Ленинграде, на улице Кооперации.
- Гражданка? Понятно, - кивнул старик. - Ну, а каким образом вы оказались здесь?
- Я не знаю, - жалобно произнесла Ирина, и у нее дрогнула губа.
- Ну-ну... - успокаивающе сказал старик.
Он перевел взгляд на мальчика и увидел тревогу в его глазах; честное слово, легче вступить в контакт с пришельцем, чем поддержать и успокоить ближнего!
- Строго говоря, Ирина Михайловна, у меня нет уверенности, что это вы попали к нам в гости, - продолжал Николаи. - Может быть, и наоборот... Знаете, давайте откроем окна. Погода солнечная, весна. Так нам будет легче разговаривать.
С этими словами он поднялся с кресла, снял с подоконника горшочек с бегонией, решительно взялся за шпингалеты... раздался щелчок, скрип - и окно отворилось.
- У нас окна еще заклеены! - попыталась возразить Ирина.
- Пустяки! - бодро воскликнул Николаи (его теперь очень хорошо было видно - в красном шелковом халате, блестевшем на солнце). - Когда-нибудь нужно отворять окна. Весна!
Ирина неуверенно взялась за черную ручку оконной защелки, повернула ее и с силой потянула на себя. Высохшие полосы бумаги лопнули с треском, взвилась междуоконная пыль - окно распахнулось.
- Ну вот... - ласково сказал старик. - Вот и прорубили окно... друг к другу.
Ветер ворвался в комнату, взметнул волосы матери; Егорка прижался к ней сбоку, уже без тревоги глядя на старика в трех шагах от них, на другом краю пропасти. Ирина набросила на сына одеяло с кровати, чтобы мальчик не простудился. Несколько секунд все молчали, будто привыкая друг к другу, будто распахнутые окна обязывали к какому-то другому общению... непривычно было... расстояние такое, что можно перепрыгнуть из квартиры в квартиру... очень близкое расстояние.