Колонна уже миновала перекресток.
— Скажи Карлу, чтобы гнал! — попросил Бунцев у Нины.
Карл Оттен все понял. Машина выскочила на шоссе и, вызывающе сигналя, помчалась вдоль медленно ползущей колонны.
— Эх, если встречная попадется! — сказал Телкин.
— Не сворачивай! Тесни ее! — приказал Бунцев. — И гони!
Шоферы фашистских грузовиков, расчеты зенитных батарей и противотанковых орудий хмуро смотрели на обгонявший их «опель-адмирал». Какому-то начальству не терпелось оказаться на фронте. Что ж, пусть спешат. Начальству полезно иногда на своей шкуре русский огонек испытать. Узнают, как солдату приходится… Хотя, конечно, начальство в самое пекло не полезет…
Для обгона колонны Карлу потребовалось всего семь с половиной минут. Бунцев проверил это по часам.
— Где остановиться? — спросил Карл.
— Я скажу, — отозвался Бунцев.
Он хотел отъехать подальше. Остановил машину лишь через километр.
— Давай! — сказал Бунцев радистке.
Люди высыпали из «опель-адмирала», потащили взрывчатку. Потом на дороге осталась одна радистка. Она подбежала к своим, когда до колонны оставалось еще около четырехсот метров.
— Поехали!..
Все, кроме Карла, ведущего автомобиль, смотрели назад. Казалось, ожиданию не будет конца. Пламя, и сильный звук взрыва, и тишина, и всполошенный треск автоматов…
— Вот так! — сказал Бунцев. — Давай, Карлуша, давай, милый! Теперь на всю катушку давай!..
— Надо бросать машину! — сказала Кротова. — Пора, товарищ капитан! Один раз пронесло, второй не пронесет!
— Останови! — приказал Бунцев.
Они вышли на шоссе.
— Постойте! — сказал Бунцев. — Слушайте!
Все замерли.
Откуда-то издалека доносился неровный гул.
— Авиация? — спросил Бунцев. — Непохоже…
— Фронт, — сказала Кротова. — Это фронт, товарищи!
— Всё, — сказал Бунцев. — Бросаем машину. Тут километров пятнадцать.
— Да, — подтвердила радистка, — да.
— А куда машину? — спросил Телкин.
— Сейчас, — сказал Бунцев. — Забирайте вещи! — окликнул он товарищей. — Скорей!
Он один сел в «опель-адмирал», разогнал его и с ходу врезался в размокшее поле.
Сухая пыль щекотала ноздри, пахла свежеиспеченным хлебом. Нина и Мате подавали Бунцеву кирпичи, и капитан подгонял один кирпич к другому, тщательно заделывая проход в камеру для обжига, где сбился отряд.
Они натолкнулись на этот заброшенный кирпичный завод после четырехчасового блуждания по полям. Люди вымокли, обессилели. Приходилось обходить деревушки, перебираться через взбухшие ручьи, карабкаться по холмам. Канонада то приближалась, то отдалялась. Но выходить на дорогу здесь, уже вблизи от линии фронта, Бунцев не рискнул.
Так они приблизились к какому-то городу. Незадолго до этого отряд слышал характерные разрывы авиационных бомб, а теперь видел, что там, где рвались бомбы, полыхает пожар и на высветленном огнем небе рисуются контуры зданий.
Обходя город, они и натолкнулись на кирпичный завод: снесенная до половины толстая труба, штабеля кирпича, брошенные на рельсах узкоколейки опрокинутые вагонетки…
Камеру для обжига обнаружил штурман.
— Лучше всякого блиндажа! — уверял Телкин.
Камера действительно оказалась удобной, хоть и тесноватой. Правда, в стене ее, выводившей к узкоколейке, зияла узкая пробоина, но Бунцеву и пробоина понравилась: через нее можно было наблюдать за территорией завода.
Заложить за собой проход в камеру предложила Кротова. Совет был дельный, и теперь Бунцев с помощью Мате и Нины заканчивал работу. Остальные меж тем раздевались, выжимали промокшие куртки, сбрасывали сапоги.
— Всё! — сказал Бунцев, протиснув последний кирпич. — Замуровались. Черт нас теперь найдет… Как устроились?
— Нормочка! — сказал штурман.
— Потише, — предупредил капитан.
В жидком свете выдохшегося карманного фонарика, положенного на кирпич в углу камеры, метались, ломаясь на низком своде, причудливые тени.
Канонада еле доносилась сюда. О ней скорей можно было догадаться, чем услышать ее.
Бунцев присел возле Нины.
— Туалетом пора заняться, — сказал он. — Отдохните и спарывайте к лешему знаки различия. Еще свои перестреляют… Ольга! Остались у нас припасы?
Еды оставалось мало. Вина — в одной бутылке. Да во фляге Ласло была вода.
— Ничего, продержимся, — сказал Бунцев. — Дели, Ольга!
От мокрых шинелей и потных, разгоряченных тел поднимался тяжелый дух. Но он никого не смущал. Ели и пили жадно, быстро.
Потом Бунцев разобрался в карте. Получалось, что до линии фронта не больше десяти-двенадцати километров. Никак не больше.