— Не зря! Придет! — быстро отозвалась Нина, оборачиваясь на голос. — Крепись, подруга! Придет!
Женщины опять помолчали. Но безмолвно мерзнуть было выше всяких сил.
— Может, лучше бы нам со всеми уйти… — произнесла другая женщина, безуспешно пытаясь закутаться в рваный халат. — Хоть согрелись бы при ходьбе…
— Стог бы найти! — откликнулась ей соседка. — В стог зарыться…
— Нин… — пробормотала Шура. — Что же они, Нин?..
— Тихо, Шурок, тихо…
Нина попыталась разглядеть в темноте лица говоривших, но не смогла.
— Девки! — сказала она тогда в темноту. — Вас никто же не держал! Сами судьбу выбирали. Что же вы ноетэ? Ну, опаздывает человек. Ну, мало ли что случиться может? Может, немцы у него в деревне!..
— А мог и струсить! — сказал кто-то, заходясь кашлем. Нина переждала, пока стихнет кашель.
— Людям верить надо! — резко сказала она. — Если гг верить — и жить не стоит! Ложись и подыхай!
Снова наступило молчание. Шура дрожала все сильней и сильней. Нина слышала, как трудно дышит подруга: не дышит, а словно заглатывает и никак не может заглотить воздух.
— За меня не бойся, — угадав мысли Нины, горячечным шепотом сказала Шура. — Я крепкая, Нин… Выдержу…
— Молчи, Шурок, молчи, милый! Все выдержат!
— Я, знаешь, в ледоход однажды в речку провалилась… Думала, не добегу до хаты… А ничего… Даже воспаления их было тогда…
— Молчи, Шурок, молчи!
— Я молчу… Только ты не волнуйся…
— Я не волнуюсь… Все хорошо будет!..
Однако Нина волновалась. Слишком долго не появлялся этот венгерский мужик, обещавший принести хлеба. Неужели действительно оробел? Нет, не может быть! По всему видно было — бедняк, а сердце у бедных людей на чужое горе отзывчиво. Вот разве не может из деревни выйти… Но тогда всем плохо придется. Тогда, пожалуй, пора самим куда-нибудь брести, хоть сарай какой-нибудь найти, хоть омет соломы, чтобы согреться. Долго здесь, на ветру, не простоишь. Да и Шурку погубишь. Пылает она. Пылает!
«Еще немного подождем, — лихорадочно думала Нина, — а не придет мужик — уйдем… Но еще немного подождем!»
Она хотела увидеть венгра уже не только из-за хлеба. Нет. Она хотела просить его спрятать Шуру. Пусть спрячет и поможет больной. Ведь скоро придут наши войска, прогонят немца. Долго прятать Шуру не придется. А если оставить ее без тепла и еды — не вынесет она. Сгорит.
Нине послышался шорох.
— Тихо! — шепотом приказала она.
Все замерли. Но сколько ни прислушивались, человеческих шагов не услышали. Только кукуруза шумела и шумела.
— Надо уходить! — с отчаянием сказала одна из женщин, и тесный кружок зашевелился и распался.
— Уходить! — поддержала другая женщина.
— Нельзя тут больше! — простонала третья.
— Стойте! Стойте же! — вполголоса прикрикнула Нина. — Вы меня старшей выбрали! Слушаться обещали!
— Если ты старшая — придумай что-нибудь! — дерзко ответили из темноты. — На гибель потащила — так придумай!
— Мы уйдем! — сказала Нина. — Но уйдем, когда я скажу! Скоро уйдем! Только еще немного…
— Хватит с нас! Подружку свою бережешь, а на остальных тебе плевать! Веди к жилью! Замерзли! Хлеба дай!
Кружок сомкнулся, но теперь на Нину напирали, толкали ее, гневно дышали в лицо и шею.
— Где хлеб? Где тепло? Где?.. Сманила на гибель!
Уже чьи-то руки протянулись к платку, укрывавшему плечи Шуры, рванули его, чьи-то пальцы теребили Нинину куртку, смелели, норовя стянуть.
Горечь затопила душу Нины. Она же спасала людей от немецкого рабства, от неминуемой смерти!
— Прочь! — крикнула Нина, отпуская Шуру и резким движением тела отшвыривая обступивших женщин. — Прочь! Стреляю!
Она задела кого-то стволом автомата, и задетая закричала. Беглянки отхлынули.
— Эх, вы! — задыхаясь, сказала Нина. — Эх, вы!
— Ниночка, не надо! — просила Шура.
— Буду стрелять! — жестко сказала Нина. — Кто подойдет — буду стрелять! Сами не хотите? Я вас силой спасу!
И вдруг осеклась.
— Слушайте! — требовательно сказала она. — Слышите? Да, уже все услышали треск кукурузных стеблей и покашливание. И все притихли.
— Где вы? — по-немецки спросил знакомый мужской голос.
— Тут, тут! — отозвалась Нина.
Давешний крестьянин не подвел!
Женщины потянулись к нему, окружили.
— Хлеб, да? Хлеб?
Крестьянин помедлил.
— Хлеба нет… — сказал он.
Беглянки оцепенели.
— Есть будем в деревне, — торопливо сказал крестьянин, чувствуя их отчаяние. — Жена сварила картошки и кукурузы. Горячее лучше. Она так сказала, жена… И в сарае теплей. Сколько вас тут?