— Пусть сядет! — властно сказал Бунцев старику, хлопая ладонью по земле и кивая на мальчонку. — Пусть сядет!
Старик, не оборачиваясь, негромко позвал мальчика. Тот подошел.
— Эй, орел! — подмигнул Бунцев испуганному мальчишке. — Ты же мужчина! Чего же ты?
Мальчик, покосившись на угрюмого старика, сжал губы и недобро сверкнул на чужого острыми черными глазенками.
— Миткел нектек? — заносчиво выкрикнул он. — Эленьген, вадь ше-гитшейгюль эгест а вилагот течхивем![4]
— Ты чего-нибудь понимаешь? — беспомощно спросил капитан у радистки.
Кротова, не выпуская плеча мальчика, потрясла головой:
— Они не говорят по-немецки. Только по-венгерски.
Она нагнулась:
— Сядь, милый. Сядь. Мы друзья. Ну?
Мальчишка смотрел на пастуха.
— Юль, Лайош. Некик федверь ван. Юль чак, — сказал старик, не поднимая головы. — Нем самит, юль…[5]
Мальчишка дернулся, высвобождая плечо, подошел к старику и опустился рядом с ним, непримиримо разглядывая Бунцева и Кротову.
— Надо им как-то втолковать, чтобы не боялись, — сказал Бунцев. — Давай говори чего-нибудь. Хоть по-немецки. Немецкий-то они слышали от фрицев небось.
— Не понимают! — возразила Кротова, присаживаясь возле капитана. — Не знаю, как быть…
Она сняла шлем, тряхнула короткими белесыми волосами, посмотрела на мальчишку, который косился зверенышем, и заговорила со стариком:
— Мы не немцы. Мы словаки. Понимаешь?
Старик оттянул пилотку, наставил ухо, вздохнул.
— Тудатлан эмбер вадик. Мить акарьяток тэйлем эш фиуктол?[6] — сказал он.
— Скажи, что мы с добром к нему, — подсказал Бунцев. — Втолкуй как-нибудь!
Кротова прищелкнула языком, хлопнула по колену шлемом.
— Мы не воюем, — сказала она. — Понимаешь? Война — нет. Пуф-пуф — нет, плохо. Мы — домой.
Она показывала жестами и мимикой, что они с Бунцевым не хотят стрелять, что стрелять — это плохо, что им надо идти далеко-далеко, к себе.
Пастуха успокоили мирные интонации странной женщины. Он внимательно следил за руками радистки, за ее лицом, но когда Кротова умолкла, напряженно ожидая ответа, пастух покачал головой.
— Нет акарс тюзел, де ез айти хордод?[7] — И показал черным, потрескавшимся пальцем на кобуру Кротовой и на пистолет, который держал капитан.
Бунцев убрал пистолет, показал старику пустые руки.
Пастух внимательно смотрел на ладони капитана — широкие, мозолистые, и, когда Бунцев опустил было их, требовательно протянул свою черную ладонь.
— Адь некюнк, керюнк нейз![8]
Бунцев с готовностью положил руку на ладонь старика. Тот оценил эту готовность, кивнул, перевел взгляд с бунцев-ских мозолей на широкое, небритое лицо капитана и, похоже, стал что-то понимать.
— Параст вадь?[9] — спросил старик. — Э?
Он взял воображаемые вожжи, причмокнул губами, взмахнул воображаемым кнутом, потом указал на землю. — Параст вадь, э? Крестьянин, э?
Капитан понял, о чем спрашивает старик.
— Точно, отец! — обрадованно закивал и он. — Точно! — И изобразил, что налегает на плуг.
Он считал себя вправе немного прилгнуть. Разве бесчисленные предки капитана не были простыми крестьянами и разве не имел он прав на это великое родство?
Старик, похоже, повеселел.
— Де э?[10] — показал он на радистку.
— Невеста, — сказал Бунцев. — Медсестра и моя невеста. Со мной идет. Придем домой — и поженимся.
Улыбаясь, он обнял Кротову за плечи и притянул к себе. Пастух глядел недоверчиво. Поскреб нос. Отрицательно покачал головой.
— Ми дейльбол хозудод? Э нет пар некед[11].
Кротова густо покраснела, уловив смысл произнесенных стариком слов, и попыталась отстраниться от Бунцева. Старик улыбался насмешливо. Но Бунцев не отпускал радистку.
— Невеста, — твердо сказал он. — И все, отец. А насмешек я не люблю.
Сурово сведенные брови пилота заставили старика смешаться. Он опустил складчатые, коричневые, как у ящерицы, веки, легонько вздохнул, неприметно пожал плечами: ваше, мол, дело, только жаль мне тебя, парень…
Кротова высвободилась, наконец, и, алая от смущения, натягивала шлем.
— Брось, слышь? — сказал ей Бунцев. — Плюнь на этого старого хрена… Не верит, и ладно… Нам-то что?
Мальчишка, сидевший до сих пор безмолвно, отрывисто засмеялся, что-то сказал. Старик цыкнул на огольца, тот присмирел.
— Спросите, товарищ капитан, откуда они, — проговорила Кротова, не глядя на Бунцева. — Большая ли деревня? Есть ли немцы?