— Не хотите ли чая, мэм? — спросила Грейс. — Я могу позвонить и заказать.
— Что мы знаем о ней, в конце концов? Почти наверняка ирландка, что может означать множество вещей, и все они ужасны.
— Ветер усиливается, — сказала Грейс. — Я боюсь, Вы можете простыть.
— Он же не назвал нам ее имя?
— Я так не думаю, — вздохнула Грейс, потому что прямые вопросы мешали притворяться, что она не является частью этой беседы.
— Господи. — Задрожала вдова, и ее глаза приняли выражение чрезвычайного ужаса. — Она могла быть католичкой.
— Я встречала нескольких католиков, — сказал Грейс, теперь, когда стало ясно, что ее попытки увести разговор в сторону потерпели неудачу. — И что странно, — пробормотала она, — ни у одного из них не было рогов.
— Что Вы сказали?
— Только то, что я очень немного знаю о католической вере, — быстро нашлась Грейс. Глядя на ее хозяйку, становилось ясно, почему она часто направляла свои комментарии к окну или стене.
Вдова издала звук, который Грейс не взялась бы описать. Это походило на вздох, но, скорее всего, это было фырканье, потому что следующими словами герцогини были:
— Мы должны позаботиться об этом. — Она наклонилась вперед, сжав пальцами переносицу и выглядя чрезвычайно расстроенной. — Я полагаю, что должна связаться с архиепископом.
— Это сложно? — спросила Грейс.
Голова вдовы затряслась от отвращения.
— Этот маленький, вечно покрытый испариной человечек будет командовать мной годами.
Грейс наклонилась вперед. Что это за движение там вдалеке?
— Бог знает, какого рода требования он выдвинет, — бормотала вдова. — Я предполагаю, что должна буду позволить ему спать в Государственной Спальне, тогда он сможет сказать, что спал на простынях Королевы Елизаветы.
Грейс видела, как двое мужчин, ехавших верхом, появились в поле зрения.
— Они вернулись, — сказала она, и не в первый раз за этот вечер задалась вопросом, какая же роль в этой драме предназначена ей. Она не была членом семьи, в этом вдова была права. И, несмотря на свое относительно высокое положение в доме, она не была посвящена в дела, имеющие отношение к семье или титулу. Она этого и не ждала, и совершенно не хотела. Вдова относилась к ней хуже, когда возникали дела, касающиеся династии, и Томас находился в своем худшем настроении, когда вынужден был иметь дело с вдовой.
Она должна извиниться. Не имело значения, что мистер Одли настоял на ее присутствии. Грейс знала свое положение и знала свое место, она не должна присутствовать при семейных разборках.
Но каждый раз, когда она говорила себе, что пришло время уйти, что она должна отвернуться от окна и попросить вдову отпустить ее, чтобы герцогиня смогла поговорить со своими внуками наедине, она не могла заставить себя сдвинуться с места. Она продолжала слышать — нет, чувствовать – голос мистера Одли.
Она остается.
Он нуждался в ней? Наверное. Он ничего не знал об Уиндхэмах, ничего об их истории и напряженных отношениях, которые опутывали весь дом, как липкая паутина. Можно было ожидать, что он не сможет вести свою новую жизнь самостоятельно, по крайней мере, не сразу.
Грейс дрожала, прижав руки к груди, она видела, как спешились мужчины. Как странно чувствовать себя необходимой. Томасу нравилось говорить ей, что она нужна ему, но они оба знали, что это не так. Он мог нанять любую компаньонку для своей бабушки. Томас ни в ком не нуждался. И ни в чем. Он был удивительно самодостаточен. Уверенный и гордый, все, в чем он действительно нуждался, это в случайном булавочном уколе, который разорвал бы пузырь, окружавший его. Он слишком хорошо это знал, что спасало его от того, чтобы быть совершенно невыносимым. Он никогда не говорил так, но Грейс знала, что это было как раз тем, почему они стали друзьями. Она, возможно, была единственным человеком в Линкольншире, который не склонялся и не расшаркивался перед ним, и не говорил только то, что он желал бы услышать.
Но он не нуждался в ней.
Грейс услышала шаги в холле и повернулась, нервно напрягаясь. Она ждала, что вдова прикажет ей удалиться. Она даже посмотрела на нее, слегка подняв брови, словно с вызовом, но вдова уставилась на дверь, решительно игнорируя ее.
Томас вошел первым.
— Уиндхэм, — сказала вдова оживленно. Она никогда не называла его иначе, чем его титулом.
Он кивнул в ответ.
— Я приказал отнести вещи мистера Одли в синюю шелковую спальню.
Грейс бросила осторожный взгляд на вдову, чтобы увидеть ее реакцию. Синяя шелковая спальня была одной из самых хороших спален для гостей, но она не была самой большой или самой престижной. Она находилась, однако, через холл от вдовы.