Грейс ничего не говорила, только наблюдала, пока он осматривал свою комнату. Она должна уйти. Она даже думала, что точно хочет уйти, весь день она стремилась добраться до кровати и уснуть. Но она осталась. Стояла и наблюдала, пытаясь вообразить, какие чувства он испытывает, видя все это впервые.
Когда–то она впервые вошла в замок Белгрейв в качестве слуги. Он же, весьма вероятно, был его хозяином.
Это должно быть странно. Это должно подавлять. Она не решалась сказать ему, что это не самая модная и не самая выдающаяся спальня. Она даже не предназначалась для исключительных гостей.
— Превосходная картина, — прокомментировал он, наклонив голову, чтобы оценить живопись на стене.
Она кивнула, приоткрыв губы, затем снова их закрыла.
— Вы собирались мне сказать, что это — Рембрандт.
Она снова приоткрыла рот, на сей раз от удивления. Он даже не смотрел на нее.
— Да, — признала она.
— А это? — спросил он, обращая свое внимание к одной из картин чуть ниже. — Караваджо?
Она мигнула.
— Я не знаю.
— Я знаю, — сказал он тоном, который был в одно и то же время убедителен и мрачен. — Это — Караваджо.
— Вы знаток живописи? — спросила она и заметила, что носки ее ног так или иначе пересекли порог комнаты. Ее пятки все еще были в безопасности и следовали приличиям, стоя на полу коридора, но пальцы ее ног…
Они зудели в ее домашних тапочках.
Они жаждали приключений.
Она жаждала приключений.
Мистер Одли перешел к другой картине — восточная стена вся была увешана ими — и пробормотал:
— Я не сказал бы, что я знаток, но да, мне действительно нравится живопись. Она легко читается.
— Легко читается? — Грейс вышла вперед. Какое странное утверждение.
Он кивнул.
— Да. Смотрите сюда. — Он показал на женщину на картине, похоже, относящейся ко времени после эпохи Возрождения. Она сидела на богатом стуле, обитом темным бархатом, обрамленном толстым, крученым золотом. Возможно, это трон? — Смотрите, куда направлен ее взгляд, — сказал он. — Она наблюдает за той, другой, женщиной. Но она не смотрит на ее лицо. Она ревнует.
— Нет. — Грейс двинулась в его сторону. — Она сердится.
— Да, конечно. Но она сердится, потому что она ревнует.
— К ней? — спросила Грейс, указывая на «другую» женщину в углу. Ее волосы были цвета пшеницы, и она была одета в тонкую греческую тунику. Она выглядела скандально, одна ее грудь, казалось, в любой момент готова была вырваться наружу. — Я так не думаю. Посмотрите на нее. — Она подошла к первой женщине, той, что на троне. — У нее есть все.
— Все материальное, да. Но эта женщина — он перешел к той, что была в греческой одежде — имеет ее мужа.
— Откуда Вы знаете, что она замужем? — Грейс смотрела сбоку, наклонясь к картине, всматриваясь в ее кольца на пальцах, но живописная манера не была достаточно хороша, чтобы разобрать такие мелкие детали.
— Конечно, она замужем. Посмотрите на ее выражение.
— Я не вижу ничего, что выдавало бы в ней супружницу.
Он поднял бровь.
— Супружницу?
— Я совершенно уверена, что такое слово есть. В любом случае, оно более вероятно, чем правдушка. — Она нахмурилась. — И если она замужем, где же муж?
— Тут же, — сказал он, касаясь замысловатого позолоченного сооружения сразу за женщиной в греческой одежде.
— Почему Вы так думаете? Это же за краем холста.
— Вам необходимо все лишь взглянуть в ее лицо. В ее глаза. Она пристально смотрит на человека, который любит ее.
Грейс нашла это интригующим.
— Не на человека, которого она любит?
— Я не знаю, — сказал он, его голова слегка наклонилась.
Мгновение они стояли молча, затем он сказал:
— На этой картине написана вся история. Необходимо только немного времени, чтобы прочесть ее.
Грейс вдруг осознала, что он был прав, и это было тревожно, потому что он, как предполагалось, не должен быть настолько проницателен. Только не он. Не беззаботный, лихой разбойник, который не побеспокоился найти себе достойную профессию.
— Вы находитесь в моей комнате, — сказал он.
Она отшатнулась. Резко.
— Не упадите. — Его рука метнулась и нашла ее локоть.
Она не стала ругать его, она и в самом деле могла упасть.
— Спасибо, — сказала она мягко.
Он не отпускал.
Она восстановила равновесие. Она стояла прямо.
Но он не отпускал.
И она не вырывалась.
Глава восьмая
И тогда он поцеловал ее. Не мог с собой ничего поделать.
Нет, он не смог остановиться. Его рука была на ее локте, и он чувствовал ее кожу, чувствовал ее мягкую теплоту, и когда он посмотрел вниз, ее лицо оказалось так близко, а ее глаза, глубокие и синие, но совершенно земные, пристально смотрели на него, и, по правде говоря, не было иного пути — он ничего не мог сделать в этот момент, кроме как поцеловать ее.