Но она не была настолько отважной, чтобы начать свое собственное падение. Вместо этого она подвела его к открытой двери и мягко сказала:
— Здесь.
Глава одиннадцатая
Как только Джек открыл глаза, у него перехватило дыхание.
— Никто не приходит сюда кроме меня, — тихо сказала Грейс. — Не знаю почему.
Свет, воздушная рябь там, где солнечные лучи проникали сквозь шероховатые стекла старинных окон…
— Особенно зимой, — продолжила она, ее голос при этом слегка дрожал, — это волшебно. Не знаю, чем это объяснить. Думаю, тогда солнце находится ниже. И еще снег…
Свет. Должно быть это он. То, как он вибрировал, падая на нее.
Его сердце остановилось. Словно молния поразила его — эта потребность, это неодолимое влечение… Он не мог говорить. Он не мог даже начать ясно формулировать свою мысль, но…
— Джек? — прошептала она, и этого было достаточно, чтобы вывести его из транса.
— Грейс. — Всего одно слово — «милость», но это было благословение. Это было сильнее, чем просто желание, это была потребность. Это было что–то не поддающееся анализу, непостижимое, живое, пульсирующее внутри него, то, что только она могла приручить. Если бы он не держал ее, не касался в этот самый момент, что–то умерло бы в нем.
Для человека, который пытался рассматривать жизнь как бесконечный ряд насмешек и острот, ничего не могло быть ужаснее.
Он потянулся и грубо привлек ее к себе. Он не был деликатным и нежным. Да он и не смог бы быть таким. Он не мог справиться с этим, не сейчас, когда он так отчаянно нуждался в ней.
— Грейс, — повторил он снова, потому что «милость» — это то, чем она была для него. Казалось невероятным, что он знал ее всего лишь один день. Она была его милостью, его Грейс, и все казалось таким, словно она всегда была рядом с ним, ожидая, когда он, наконец–то, откроет глаза и найдет ее.
Его руки обхватили ее лицо. Она была бесценным сокровищем, и все же он не мог заставить себя касаться ее с почтением, которого она заслуживала. Напротив, его пальцы были грубыми, а его тело — жестким. Ее глаза — такие ясные, такие синие — думал он, что он мог бы утонуть в них. Он хотел утонуть в них, потеряться в ней и никогда не возвращаться.
Его губы коснулись ее, а затем — в этом он был уверен — он пропал. В этот миг для него не существовало ничего больше кроме этой женщины, а возможно, так будет всегда.
— Джек, — вздохнула она. Первый раз за все утро она назвала его по имени, и от этого пульсирующие волны желания прокатились через все его и так уже напряженное тело.
— Грейс, — вновь повторил он, потому что не решался сказать что–нибудь еще, боясь того, что впервые в жизни его бойкий язык подведет его, и будут произнесены неверные слова. Он что–то скажет, и этого будет слишком мало, или, возможно, — слишком много. И тогда Грейс почувствует, если каким–то чудом она еще не поняла этого, что она околдовала его.
Он целовал ее жадно, неистово, со всем жаром горящей в нем страсти. Его руки прошлись вдоль ее спины, запоминая плавную линию ее позвоночника, и когда Джек достиг более пышных изгибов ее фигуры, он ничего не смог с собой поделать — он прижал ее к себе еще плотнее. Он был возбужден гораздо сильнее, чем когда–либо мог себе это представить, и все, о чем он мог сейчас думать — если бы вообще думал в это мгновение — было то, что он испытывал потребность прижать ее еще ближе. Независимо от того, сможет ли он ее получить, независимо от того, сможет ли он ее иметь, он должен был взять ее прямо сейчас.
— Грейс, — вновь прошептал Джек, в то время как его рука переместилась к месту, где ее платье соприкасалось с кожей — сразу возле ключицы.
Она вздрогнула от его прикосновения, и Джек замер, едва способный представить, как он сможет оторваться от нее. Но ее рука накрыла его руку, и она прошептала:
— Я была удивлена.
И только после этого он снова начал дышать.
Дрожащей рукой он прошелся по изящному волнистому краю ее корсажа. Казалось, ее сердце бьется прямо под его пальцами. Никогда в своей жизни он настолько остро не воспринимал такой простой звук — тихий шелест воздуха, проходящего через ее приоткрытые губы.
— Вы так прекрасны, — шептал он. Было удивительно, что при этом он даже не смотрел на ее лицо. Ему хватало ее кожи, бледного, молочного оттенка, и легкого розового румянца, следовавшего за его пальцами.
Мягко, нежно он склонил свою голову и прошелся губами вдоль ямки у основания ее шеи. Грейс задохнулась, или возможно это был стон, и ее голова медленно откинулась назад в молчаливом приглашении. Ее руки обвились вокруг его головы, а ее пальцы запутались в его волосах. И тогда, не задумываясь над тем, что это может означать, он подхватил ее на руки и отнес к низкому, широкому канапе (вид дивана), стоящему на другом конце гостиной около окна, купавшегося в волшебном солнечном свете, который так пленил их обоих.