— Это — мой сын, — сказала она, ее дрожащие пальцы показывали миниатюру. — Его звали Джон Кэвендиш, и он умер двадцать девять лет назад. У него были каштановые волосы, и синие глаза, и родинка на плече. — Она судорожно сглотнула, ее голос снизился до шепота. — Он обожал музыку, и он не мог есть землянику. И он мог… он мог…
Голос вдовы сломался, но все молчали. Воздух был густым, тишина напряженной, все глаза были устремлены на старуху, пока она, наконец, не продолжила, шепча едва слышно:
— Он мог любого заставить смеяться.
И затем, чего Грейс никак не могла вообразить, вдова обратилась к ней и добавила:
— Даже меня.
Время словно остановилось, чистое, тихое и тяжелое. Никто не произнес ни слова. Грейс не была даже уверена, дышал ли кто.
Она смотрела на разбойника, на его рот, на этот выразительный, дьявольский рот, и она знала, что что–то было не так. Его губы были приоткрыты, но не только это, было что–то еще. Впервые, его рот был без движения, и даже в серебристом свете луны она могла сказать, что он побелел как полотно.
— Если для Вас это что–нибудь значит, — продолжала вдова с тихой решимостью, — Вы можете найти меня в замке Белгрейв. Я буду ждать Вас.
И затем, сгорбленная и дрожащая, какой Грейс никогда ее не видела, она повернулась, продолжая сжимать миниатюру, и поднялась назад в карету.
Грейс стояла, не совсем уверенная в том, что сделать. Казалось странным, что она больше не ощущала опасности под тремя дулами пистолетов, все еще направленными на нее, и одним дулом — разбойника, ее разбойника, безвольно опущенном. Но они добыли всего лишь одно кольцо, конечно, это не достаточный трофей для опытной группы грабителей, и она не чувствовала, что может вернуться в карету без разрешения.
Она откашлялась.
— Сэр? — сказала она, не зная точно, как к нему обратиться.
— Меня зовут не Кэвендиш, — сказал он мягко, его голос был слышен только ей. – Но так меня звали когда–то.
Грейс задохнулась.
И затем одним резким и быстрым движением он вскочил на свою лошадь и рявкнул:
— Здесь мы закончили.
И Грейс осталась одна, уставившись на его спину, пока он не скрылся вдали.
Глава вторая
Несколько часов спустя Грейс сидела на стуле в коридоре около спальни вдовы. Она была так утомлена и ничего так не хотела, как заползти в свою собственную кровать, где, она была совершенно уверена, будет метаться и ворочаться, не в состоянии заснуть, несмотря на изнеможение. Но вдова была так расстроена и звонила столь часто, что Грейс, наконец, сдалась и принесла стул к ее спальне. За прошлый час она принесла вдове (которая не поднималась с постели) связку писем, спрятанных в глубине запертого ящика, стакан теплого молока, стакан бренди, другую миниатюру ее давно умершего сына Джона, шейный платок, который явно обладал своего рода сентиментальной ценностью, и другой стакан бренди, чтобы заменить тот, который вдова опрокинула, с тревогой отправляя Грейс за шейным платком.
Прошло примерно десять минут с последнего вызова. Десять минут бездействия, когда она сидела на стуле и ждала, размышляя, размышляя…
О разбойнике.
О его поцелуе.
О Томасе, нынешнем герцоге Виндхэме, которого она считала другом.
О давно умершем среднем сыне вдовы и человеке, который, очевидно, имел с ним сходство. И его имя.
Его имя. Грейс протяжно, беспокойно вздохнула. Его имя.
Боже милостивый!
Она не сказала этого вдове. Она стояла неподвижно посреди дороги, наблюдая, как разбойник мчался прочь в свете неполной луны. Только когда он скрылся, она, наконец, подумала, что ее ноги вполне способны передвигаться, и пора направить их домой. Нужно было развязать лакея и позаботиться о кучере, а что касается вдовы — она была так явно расстроена, что даже не жаловалась, когда Грейс размещала раненого кучера с нею в карете.
Затем она присоединилась к лакею на месте кучера и повезла всех домой. Она не имела большого опыта управления лошадьми, но вполне могла справиться.
Она должна была справиться. Не было никого, кто сделал бы это за нее. Это было то, на что она была способна.
Управлять. Что–то делать.
Она привезла их домой, нашла того, кто позаботится о кучере, затем занялась вдовой, и все время думала: «Кто это был?»
Разбойник. Он сказал, что его когда–то звали Кэвендиш. Мог ли он быть внуком вдовы? Ей сказали, что Джон Кэвендиш умер, не оставив потомства, но он был бы не первым молодым дворянином, который засоряет местность внебрачными детьми.
Если исключить то, что он сказал, что его зовут Кэвендиш. Или скорее звали Кэвендиш. Это означает…
Грейс в смятенье покачала головой. Она так устала, она едва соображала, и все же единственное, что она еще могла делать, это думать. Что это значит, если имя разбойника было Кэвендиш? Может незаконный сын взять имя отца?