Выбрать главу

Годы шли, и гости извне действительно появлялись. Китайские купцы, поддававшиеся искушению пересечь плато, порой попадали именно на эту тропу, хотя в горах есть множество других проходов и перевалов. Тибетские кочевники, отбившиеся от своего племени, искали здесь пристанище, как изможденные животные. Всех привечали, хотя некоторые находили здесь приют только для того, чтобы умереть. В год битвы при Ватерлоо два английских миссионера, отправившиеся из Пекина в путешествие через всю страну, пересекли горные хребты, преодолели неведомый перевал, и удача им так сопутствовала, что сюда они попали легко и спокойно — будто просто зашли с визитом. В 1820 году греческий купец в сопровождении больных, изголодавшихся слуг был найден умирающим на самой вершине перевала. В 1822 году три испанца, прослышавшие нечто неопределенное насчет золота, добрались сюда после долгих блужданий.

В 1830 году последовал более мощный приток гостей. Два немца, русский, англичанин и швед проделали ужасный переход через Тянь-Шань, гонимые страстью, которая становилась все более распространенной, — научными, исследовательскими интересами. Ко времени их приближения здесь, в Шангри-ла, правила приема пришельцев чуть-чуть изменились. Их не только тепло привечали, если они сами добирались до долины, но и стали выходить им навстречу, когда они оказывались где-то в окрестностях. Все это делалось по причине, к которой я еще вернусь, а пока важно отметить, что гостеприимство монастыря перестало быть пассивным. Теперь у него появились и нужда, и желание видеть новых пришельцев. И действительно, в последующие годы к нескольким группам исследователей, наслаждавшихся открывшимся им видом Каракала, являлись наши посланцы и сердечно приглашали в монастырь. Редко эти приглашения отклонялись.

Тем временем монастырь начал обретать свои нынешние черты. Я должен подчеркнуть, что Хеншель был человеком выдающихся способностей и талантов и что сегодняшняя Шангри-ла многим обязана ему как основателю. Да, именно так, думаю я частенько. Ибо у него была твердая и добрая рука. А это требуется каждой институции на определенной стадии ее развития. И утрата его оказалась совершенно невосполнимой. Одно только ее смягчает: работу, на которую понадобилось бы несколько обычных жизней, он успел выполнить один, прежде чем умер.

Конвэй поднял глаза и, эхом откликаясь на последнее слово, произнес:

— Умер!

— Да. Совершенно неожиданно. Он был убит. Это было в год восстания в Индии. Как раз перед его смертью китайский художник набросал его портрет, и я могу сейчас показать вам этот рисунок. Он здесь, в комнате.

Легкое движение руки, и снова вошел слуга. Конвэй будто завороженный наблюдал, как слуга отодвинул шторку в дальнем конце комнаты и зажег там фонарь, который покачивался, бросая тени. Затем он услышал шепот, приглашавший его подойти. Сделать это оказалось чрезвычайно трудно.

Он едва поднялся на ноги и шагнул в круг дрожавшего света. Рисунок был небольшой, миниатюра, выполненная цветной тушью. Но художник ухитрился передать восковую нежность кожи. Почти девичье, очень красивое лицо, в утонченных чертах которого Конвэй нашел такую притягательную силу, каковая проявляла себя вопреки всем барьерам времени, смерти и условностей искусства. Но самое поразительное пришло ему в голову уже после того, как миновал порыв восторга.

Это было лицо молодого человека.

Отходя от портрета, он, заикаясь, спросил:

— Но… вы сказали, что это было сделано незадолго до его смерти?

— Да. И очень большое сходство.

— Тогда, если он умер, как вы сообщили, в год…

— Именно тогда.

— И сюда он попал, говорили вы, в 1803 году юношей?

— Да.

Конвэй чуть помолчал, потом собрался я мыслями и спросил:

— И он был убит, сказали вы?

— Да. Один англичанин застрелил его. Это произошло через несколько недель после появления этого англичанина в Шангри-ла. Он тоже был из числа исследователей.

— А причина?

— Возникла ссора, что-то из-за носильщиков. Хеншель просто объявил ему важное условие, которое мы ставим, принимая гостей. Это задача, сопряженная с некоторыми трудностями, и с тех пор, несмотря на мою крайнюю слабость, я чувствую себя обязанным выполнять ее.