-Ты ни в чем не виновата, - сказал он, положив ладонь мне на плечо. -Ты не виновата в их гибели.
Я перевожу усталый взгляд на него.
-Там были дети, - мертвым голосом говорю я.
-Я знаю.
-Маленькие дети. Они же были здоровы. Почему их убили? - я заглядываю ему в глаза, пытаясь найти ответ. Но его нет. Алекс тоже не знает. -Откуда у них столько топлива? Керосина! Откуда? Что это за люди? Откуда у них столько власти?
Он берет куртку, которая так и лежит на руках, и набрасывает мне на плечи. Теплее не становится, хотя я смутно вообще различаю, холодно мне или тепло.
-Я знаю, я тоже это видел. Ребекка, поверь, ты бы им не помогла.
-Я могла бы постараться, -я не хочу ему верить, что все было безнадежно потеряно. - Крикнуть, отвлечь. Да что угодно!
-Они уже были пристегнуты, когда ты пришла. Отвлекая чистильщиков, лишь навлекла бы на себя беду. Они бы и тебя убили, спокойно вернувшись потом к своим делам. Трупов было бы на одного больше.
-Может, так было бы лучше? - устало вопрошаю я у пламени.
-Вот так просто сдашься?
Он усаживается рядом, слева от меня, погасив спичку. Спасительная темнота снова окутывает меня мягкими пуховыми перчатками. Она касается моих глаз, рук, моего сердца. Как бы я хотела, чтобы она унесло прочь из головы крики.
-Там же была вся деревня, - рассуждаю я в пустоту. -Все до единого, даже старики и дети.
Маленькая девочка с прилипшими черными трусиками. Пожилой мужчина с тростью в руках.
На мгновение я вспоминаю ту женщину, что пыталась спасти свою малютку, закрывая собой, но вместо нее мне представляется моя мама. Она закрывает меня голенькую от потоков бензина и плачет. Еще немного и я сойду с ума.
-Кто мог сделать это? Кто их послал? А главное - для чего?
Темнота молчит. Алекс тоже.
-Должен же быть кто-то главный, кто выдал им костюмы, бензин, автомобили. Тот, кто дал им право так обращаться с невинными людьми.
-Я не знаю, кто это и зачем они сделали это. Но, что сделано, то сделано. Теперь уже ничего не вернуть. Так мы хотя бы знаем, что они делают с теми, кто болен, или как они считают, что болен.
Если он на что-то и намекал, я предпочла не понять этого.
-Они сожгли их заживо, Алекс, заживо!
-Ребекка, пожалуйста,- тихо просит Алекс, вот только чего просит? Не бояться? Не говорить о чистильщиках или о тех людях? Не падать духом? Не отчаиваться?
С первой минуты, когда полгода назад я зашла домой и увидела мертвую мать на полу кухни, я постоянно только и делаю, что отчаиваюсь и падаю духом. Все это время я поражаюсь, почему еще не умерла, откуда во мне силы делать шаг за шагом в беспросветное будущее, ползти туда, где только холод и тьма.
Я не герой, не боец, не воин, я просто сопливая девчонка, которая устала постоянно бояться. А только этим, по сути, я и занимаюсь.
-Тебе придется это пережить. Не только это, поверь мне, нам предстоит вынести и увидеть еще много грязи и смертей.
Обнадеживает. Хоть выбивай это на табличке и неси как лозунг впереди.
-А я не могу просто умереть здесь? Ты один пойдешь дальше, а я останусь тут, в погребе, среди пыли и темноты, как какое-нибудь насекомое.
-Ты знаешь ответ.
-Но теоретически-то я могу? Ты не сможешь меня заставить жить, если я не захочу.
Он замолкает, не найдя, что ответить. Меньше всего мне хотелось задеть его, но сейчас это не очень волновало.
-Недавно ты сам пытался застрелиться из пустого пистолета? Забыл? Почему ты пытался это сделать, Алекс? Ты же знал, что патронов нет.
-Знал, но это был...жест отчаяния.
-О чем я и говорю.
Алекс тяжело вздыхает, а я продолжила:
-Как Бог такое допустил?
-Бога нет, он покинул нас, - вяло отзывается Алекс. -Будет лучше, если ты как можно быстрее перестанешь возлагать светлые надежды на мир и людей. Им здесь не места, ни мечтам, ни светлому будущему.
Я поднимаю уставшие глаза на него, ожидая продолжения.
-Ад пуст, все бесы здесь. Бог нас давно покинул.
Я моргаю, и крупная, как весь океан, капля стекает по щеке. Слезы всегда будут соленые. Города будут расти и разваливаться, погребая всех под своими обломками. Люди рождаться и умирать, обманывать, предавать, любить друг друга и мечтать о небе. А проливаемые слезы все так же будут солеными.
Я больше не могу это нести в себе. Разрываемая рыданиями, я обхватываю голову руками и плачу навзрыд. Беру куртку, закрываю рот рукавом и кричу столько, насколько хватает легких, потом кричу снова и снова, срывая голосовые связки. Я пытаюсь выкричать всю себя, чтобы не осталось ничего, ни капли души, ни капли памяти, где могли всплыть картинки людского костра. Я хочу, чтобы мое нутро умерло, мое сердце перестало качать кровь, а слезы - катиться по грязным щекам.