Мы шли по какой-то заросшей заводи. Подвесной мотор заглушили и потихоньку гребли веслами, расталкивая тростники. С обеих сторон нас окружали высокие камыши и деревья с нависающими ветвями; каноэ едва ползло сквозь густую листву. Я старался не смотреть на тростники, в которых, несомненно, кишели змеи, и мечтал поскорее выбраться на открытую воду, где можно опасаться разве что крокодилов…
Я как раз подбадривал себя хорошим глотком «Лафройга» из фляжки… и вдруг у меня чуть не остановилось сердце. Я увидел двухголовую змею. Мне мигом вспомнилась легенда лемба, по которой Ковчег стережет змея с двумя головами; разум мой немедля повернул к безумию. В панике я оглядывался вокруг. Неужели где-то в этих тростниках спрятан Ковчег?! Я снова посмотрел на воду и понял, что вижу два омерзительно скользких и зеленых конца одной и той же змеи. Тут блеснуло лезвие тяжелого малайского криса, и в лодку, извиваясь, шлепнулись — прямо к моим ногам — две половины питона.
— Ты что, Богале? Это дар Яхве! — Радость, сиявшая на их лицах, слегка меня успокоила.
— Сегодня у нас будет хороший обед, — сказал Вайза, потирая руки. — Это животное для нас большой деликатес, вы, наверное, и сами знаете. Мы обычно едим его на свадьбах.
— На моей свадьбе такого точно не будет, — пробормотал я, с нежностью вспоминая Марию. На темном худом лице Тони появилось озабоченное выражение.
— А что? — спросил он. — Это не кошерное?
Я твердо и авторитетно, как только мог, произнес:
— Мне жаль, но питон — не еврейская еда. Не кошерная, Тони, совсем не кошерная.
Попытка, как выразился Рувим, взглянуть с другой колокольни привела меня к столкновению с тем, чего я боюсь больше всего на свете. Еще она привела к тому, что меня приняли за мессию. Еще она заставила меня понять, какой резонанс во всем мире получила тема Ковчега и как разнообразно она трактуется у разных народов. Лишь самого Ковчега, Ковчега во плоти, таки не было. Совершенно понятно, ясно и очевидно: здесь его нет. Как бы сильно мне ни хотелось. Даже если когда-то он тут и был, я не имел никакого желания искать его здесь и дальше — в этой змеиной яме. И если он здесь — во что я не верю, — то пусть здесь и остается, в своей заросшей тростниками и кишащей змеями лагуне. Я мельком подумал об отце: он бы, конечно, остался, змеи там или не змеи… А вот я — нет.
Я вдруг вспомнил свою подругу и затосковал по сальсе, по лондонскому пиву, приличному вину, мелкому дождику, роскошной китайской кухне, по Марии в своей постели, по настоящим газетам, театру. Я скучал по классам и библиотечным залам Блумсбери. Библиотеки! Где-то в самой глубине души я всегда верил, что убежище Ковчега откроет мне какой-нибудь пыльный фолиант в одной из великих библиотек мира — Ватиканской, Бодлеанской, Британской. Вот это и будет моим следующим приключением!
Из Порт-Морсби я позвонил Рувиму и сообщил ему плохую новость: Ковчега в Папуа — Новой Гвинее нет. И сказал, что возвращаюсь в Лондон. А он, если пожелает, может оплатить мне курс аверсионной терапии. В обозримом будущем я намерен вести сидячую, размеренную жизнь ученого.
13
СТРАЖИ КОРОЛЯ
Терапия мне не помогла.
За пять лет след остыл еще больше. В 2004 году мне сделали серьезную операцию, которая надолго приковала меня к постели. Выздоравливал я долго и успел получить огромную дозу плохих новостей. Неожиданно, от сердечного приступа, умер Рувим. Это произошло осенью 2005 года. В моей жизни образовалась страшная пустота. Лишенный его поддержки и энергии, я испытывал искушение оставить поиски Ковчега. Я говорил на эту тему с отцом; он старался поддержать мой дух.
— Ты уже давно как неживой, — сказал он. — Пока можешь — делай, что должен.
В то время я был еще слишком слаб, чтобы предпринимать какие-либо действия, поэтому проводил много времени в библиотеках, занимался и преподавательской работой, и вопросами, связанными с Ковчегом.
К тому времени я еще больше уверился: рассуждения, которые привели меня к выводу, что последним воплощением Ковчега стал Нгома Лунгунду, верны. Он почти наверняка где-то в Африке. Но где именно?
Настал февраль 2007 года. Я сделался нервным и раздражительным. Я устал от книг, библиотек, научных трудов и диссертаций.
Я устал от института, от коллег. Мне хотелось дышать, двигаться, хотелось опять путешествовать.