Барабанный бой продолжался всю ночь. Эта своеобразная перекличка между колоколами и барабаном, периодически прерываемая какими-то звуками, напоминающими выстрелы, врывалась в мой сон, как врываются горячечные кошмары, когда болеешь гриппом. К тому времени, как я встал, барабан окончательно проиграл соревнование, и поле битвы осталось за колоколами.
Первым делом я позвонил работнику музея Хараре Эверисто Мангвиро, чей телефон дала мне молодая женщина — куратор музея Булавайо. Мангвиро сказал, что большую часть дня собирается вместе с семьей провести в церкви, а ближе к вечеру сможет прийти в клуб.
После традиционного «белого» африканского завтрака — свиная грудинка, говяжьи сосиски, яйца и запеченные помидоры — я задумался, чем себя занять, и решил немного прогуляться к собору по аллеям площади Африканского Единства, пройтись под жакарандовыми деревьями.
Снаружи собор походил на обычную англиканскую церковь из тех, что стоят в британских пригородах. Не особенно красивый, но и не совсем простенький. Войдя, я тут же понял, что в одном отношении собор сильно отличается от любой знакомой мне англиканской церкви: здесь собралось полно народу. И все, кроме меня, — чернокожие. Служба не отличалась от службы в рядовой англиканской церкви. А вот музыкальное сопровождение разнилось кардинально. Вместо органа я увидел африканские трещотки и два здоровенных барабана. Музыка была зажигательная.
Меня потрясли две детали: проповедь была об ограничении свободы. Абсолютная свобода означает абсолютную анархию. Настоящая свобода — это послушание. А как раз вчера праздновали день рождения Мугабе. Его отметили разгоном мирной демонстрации протеста и беспорядками в южных пригородах Хараре. И епископ англиканской церкви Норберт Кунонга, получивший в собственность две отличные фермы, отнятые у белых поселенцев, плясал теперь под дудку президента Мугабе. В огромном нефе собора барабаны выбивали ритмы порабощения.
Глядя на лица окружавших меня людей, я не мог понять — неужели прихожане готовы поверить, что коррупция и узаконенные злоупотребления не противоречат заповедям Христа?
Было первое воскресенье Великого поста 2007 года. В начале этого года люди по всей стране умирали от голода. Всемирная организация здравоохранения только что объявила Зимбабве, считавшуюся некогда главным зерновым районом Африки, страной с самой высокой в мире смертностью.
Великопостная проповедь призывала голодных прихожан, многие из которых и без всякого поста были недалеки от голодной смерти, не переедать во время Великого поста в память о муках Иисуса.
После церкви я зашел в бар клуба и немного поболтал с одним посетителем — чернокожим торговцем оружием, любителем регби. Я спросил его про епископа Норберта Кунонга.
— Он мечтает вступить в этот клуб, — насмешливо сказал мой собеседник. — И Мугабе тоже. Только ведь они чернозадые. Оба. Они тут не нужны. Два преступника.
— Наверное, торговля оружием тоже как-то связана с преступностью?
— Да, некоторым образом. Чтобы преуспеть, приходится ловчить. Главное — раздобыть сертификаты, которые не отличить от настоящих. Дело еще в том, что за последние лет триста Африка стала свалкой для устаревшего оружия. Как только оно устаревает в Европе, его тут же сбагривают в Африку. Я как-то читал про оружие, которым тут торговали в девятнадцатом веке — задолго до того, как в Солсбери появились белые. В Занзибар привозили миллионы касок, сотни тысяч дульнозарядных ружей, тонны пороха. Веками Африка просто тонула в этом добре. Так что я просто продолжаю старинную и почетную традицию.
— А как насчет огнестрельного оружия местного производства? — поинтересовался я.
— А-а… Да, делали тут какие-то деревянные ружья — очень твердая древесина и очень примитивный порох. Грохоту от них получалось чертовски много. Только они и вполовину не так опасны, как ассегаи — в руках того, кто умеет с ними обращаться.
В четыре часа мне позвонили из приемной гостиницы и сообщили, что пришел посетитель.
Эверисто — скромного вида человек средних лет с бритой головой и плотно прижатыми к черепу ушами. Во время освободительной войны он был еще ребенком; однажды его задела шальная пуля. Эверисто часто потирал бедро, куда она попала.
Мы сидели в гостиной клуба; Эверисто Мангвиро сказал, что в прошлую пятницу он проверил все хранилища, но ничего особо подходящего под мое описание не нашел. Только какой-то очень старый и изношенный предмет с обломками от четырех деревянных колец, в которые вставлялись шесты для переноски — правда, они сломаны и едва видны. Сделан он из очень-очень твердого дерева. Вероятно, какое-то африканское дерево вроде акации.