На следующее утро я проснулся, когда комнату уже заливал солнечный свет; он озарял пыльные стопки книг и бумаг, кучи грязной одежды, бутылок из-под вина и виски и медных подносов с окаменевшими остатками купленной на рынке еды. Я проспал.
Из моего внутреннего дворика на улицу вела металлическая дверь. Возле нее висел электрический звонок. Я тупо таращился на беспорядок в комнате, и тут звонок зазвонил, выводя меня из состояния утреннего оцепенения.
Обернувшись полотенцем, я вышел к двери и увидел мою приятельницу Шулу. Она показывала американским гостям Тедди Коллека Старый город и по пути заглянула ко мне.
— Что там еще за история с Ковчегом? — накинулась Шула на меня. — Я-то думала, ты в Иерусалиме самый нормальный. Оставь ты эти дурацкие заморочки разным психам. Тедди сильно недоволен. У нас тут и так чокнутых девать некуда, и новые нам не нужны. Заканчивай переводы еврейских стихов или дописывай книгу о евреях и исламе. Или возвращайся давай в Лондон, к своей подружке. Только сделай, пожалуйста, мне одолжение. Личное. Оставь Ковчег в покое!
И, крепко обняв меня на прощание, Шула сказала, что ей пора возвращаться.
Она спешила к Стене Плача. Я быстренько умылся, оделся и отправился с ней; пройдя еврейский квартал, мы расстались. Миновав Мусорные ворота, я через пустырь зашагал в сторону семи золотых луковиц — куполов русской православной церкви Марии Магдалины на склоне Масличной горы в Гефсимании.
Я постучал в тяжелые деревянные ворота и остался ждать в тени под стеной обители. Вскоре засовы отодвинули, и невысокая сурового вида служанка-палестинка по имени Люба, с которой мы знакомы уже много лет, впустила меня внутрь.
Мы прошли через свежий тенистый сад, переполненный пьянящим запахом нагретых солнцем сосен, к утопающему в зелени домику, где монахини принимают посетителей из внешнего мира. Наливая мне чай из мяты, Люба меня приветствовала:
— Мархаба! Ахлан! Ахлан вайсалан! Добро пожаловать, господин! Чем я могу вам помочь? С кем вы хотите поговорить, хаваджа? — спросила она. Слово «хаваджа» — уважительное обращение к немусульманину — звучало в ее устах чарующе-лукаво.
Я объяснил, что заказал у монахинь в мастерской икону и она уже должна быть готова. Люба пошла за иконой.
Неподалеку от меня на столе высилась стопка церковных журналов на русском и английском языках. Я взял старый номер «Джерусалим пост» и обнаружил там статейку о Роне Уайетте.
Если верить журналу, он впервые появился в Иерусалиме в 1978 году. Его план потряс меня явной нелепостью: заняться в Красном море дайвингом, чтобы найти фрагменты египетских колесниц и доказать, что море действительно поглотило армию фараона и, стало быть, библейское описание исхода евреев — правда. Довольно скоро Уайетт объявил: он обнаружил место пересечения евреями Красного моря, установил точное местонахождение городов Содома и Гоморры и место распятия Христа, которое до него никто не мог определить.
О находке Ковчега Завета он впервые объявил около 1982 года, во время тайных раскопок за стенами Старого города. Если верить Уайетту, Ковчег спрятали там, в подземном хранилище, перед самым нашествием вавилонян. А над этим самым хранилищем и находится место распятия Христа. Ни больше ни меньше.
В Соединенных Штатах у него немало последователей, включая довольно известных, хотя и излишне доверчивых телепроповедников, да еще в Теннесси есть исследовательский институт, занимающийся изучением его находок.
Я дочитал статью, и тут вошел статный длинноволосый православный священник из Нью-Йорка, знакомый Шулы, которого я раз или два встречал прежде.
Мы поговорили об общих иерусалимских знакомых, а когда он уже собрался уходить, я спросил его:
— Вы читали статью про Рона Уайетта?
— Это тот субъект, который отыскал Ковчег?
— Именно.
— Да, — рассмеялся священник. — Я много чего о нем слышал. Уайетт нашел, как он говорит, трещину от землетрясения прямо под местом распятия, и проходит она до самого укрытия Ковчега. Он утверждает, что кровь Христа текла в трещину на Престол Господень — крышку Ковчега. По мнению Уайетта, это означает, что ветхозаветный обычай приносить в жертву животных достиг высшей точки принесением в жертву Иисуса, которого он считает новым первосвященником. Когда кровь Иисуса потекла на крышку Ковчега, завершился великий и последний акт жертвенного культа. Неплохо придумано.
— Прекрасно. Но почему Уайетт не представил никаких доказательств?
— Он объявил, что Управление древностей Израиля дало ему разрешение на раскопки при условии соблюдения строгой секретности. И туннель, ведущий в хранилище, он забетонировал армированным бетоном. Сообщить о его местонахождении Уайетт отказывается, и потому Ковчег останется там, где и был. Так, мол, хотят израильтяне. По словам Уайетта, из-за попыток отыскать Ковчег погибли больше десяти человек. У него якобы есть документы, видео- и фотоматериалы, которые он скрывает, однако обещает показать позже. Следы крови Христовой он разглядел очень хорошо. Шула рассказала мне про одного иерусалимского фэбээровца, известного своей недалекостью, — по его мнению, израильтяне боятся обнародовать связь между Ковчегом и местом распятия, потому что тогда начнется массовый переход евреев в христианство.