Склонив голову набок, он заулыбался, ласково кивнул преподавателям и подошел к моему столику.
С Наки Донияхом я познакомился давно — как только стал аспирантом в Оксфорде. В одно прекрасное утро я с большим рвением искал перевод некоего арабского слова, которого не было ни в одном словаре библиотеки Института исследований Востока. Я припомнил, что на одной из дверей на втором этаже института я как-то прочел: «Арабский словарь». Ожидая найти внутри некое многотомное издание, я поднялся по лестнице, отыскал дверь и постучал.
— Войдите, — пригласили меня.
Я вошел и увидел человека, основательно расположившегося за столом. Перед ним лежал планшет для письма. Никаких словарей поблизости не наблюдалось.
— Я ищу арабский словарь, — промямлил я.
— Ну, я — арабский словарь, — ответил Дониях.
Выдержав паузу, он пояснил, что в этой комнате помещается редакция Оксфордского англо-арабского словаря, а он — редактор.
Закончив работу над арабским словарем, Дониях приступил к работе над Оксфордским англо-еврейским словарем. Он владел еще дюжиной языков: знал несколько семитских, многие западноевропейские и много лет проработал на британскую разведку в качестве специалиста по России. Ему давно перевалило за восемьдесят, но ни его интеллект, ни вкус к работе ничуть не ослабли.
Наки хорошо знал Рувима. У Рувима были тесные связи с какими-то разведслужбами, и благодаря этому они, наверное, и познакомились. А может, их знакомство было как-то связано с событиями Второй мировой войны. Ни тот, ни другой об этом не рассказывали. Я знал только, что у них есть общий друг — еврейский торговец книгами, тоже имеющий, по словам Рувима, связи с разведкой. Магазин его располагается в Латинском квартале Парижа на улице Сент-Андре дез-Арт; друзья часто встречались в набитом книгами кабинете, где хозяин принимал самых дорогих гостей и ценных клиентов, а иногда — посетителей сурового вида в строгих костюмах, говоривших по-французски с сильным еврейским акцентом и книгами явно не интересовавшихся. Именно в этом магазине, находящемся через несколько улиц от принадлежащего ему роскошного особняка восемнадцатого века, Рувим приобрел многие из своих восточных рукописей.
В «Гербе короля» Наки взял себе сандвич и бокал вина и подсел ко мне.
— Чертов Рувим, — пожаловался я. — Вот уже и я стал почти такой же одержимый. Он меня втянул в свои делишки, и теперь ни о чем другом я думать не могу.
И я рассказал, как Рувим разжег мой интерес к судьбе Ковчега.
— А, Ковчег… Просто смешно, — сказал Наки, слегка помедлив. Ясное дело, Рувим уже посвятил его в наши планы. Во взгляде Наки появилась несвойственная ему настороженность. — Я слыхал, в прошлом году в Иерусалиме Рувим влез в какие-то неприятности, — продолжал он. — Что-то про третий Храм, про взрыв мечети Омара… Там еще, кажется, «ХАМАС» был как-то завязан… во всяком случае, какая-то палестинская группировка.
— Верно, — ответил я. — Рувим боялся, что до «ХАМАСа» дошли слухи о его деятельности. Они явно подозревали его в намерении искать Ковчег под мечетью Омара. И он боялся, что не миновать ему беды. Его слегка припугнули.
— Отличный он парень, наш Рувим. Вот только иногда мне сдается, он слишком много куда впутывается. В такие дела, куда ученому и просто джентльмену соваться вовсе не обязательно. А как у тебя обстоит дело с Ковчегом?
— Я никак не могу выстроить для себя четкую концепцию — и Ковчега, и человека, который его построил. Моисеем я заинтересовался еще с тех пор, как прочитал «Моисей и монотеизм» Фрейда, а теперь вижу: чтобы лучше разобраться в сути Ковчега, нужно лучше понять личность Моисея.
— Хорошо помню другую прекрасную статью Фрейда — про скульптуру Моисея работы Микеланджело в церкви Сан-Пьетро-ин-Винколи[20] в Риме, — сказал Наки. — Сильную отрицательную энергию, исходящую от этой статуи, Фрейд объясняет тем, что в ней отражена попытка Моисея подавить свой гнев, когда он узнает об отвратительном поступке израильтян.
Зная о некоторой слабости Наки к лести, я ввернул:
— Вот что интересно: Микеланджело изобразил Моисея с рогами благодаря ошибке в латинском переводе Библии — самый лучший пример того, насколько важно иметь хороших лексикографов вроде вас.
Рога на голове у Моисея — результат неверной передачи в Вульгате (латинском переводе Библии) древнееврейского корня «крн», который может означать «светиться» и «рога». Иероним, переводивший Библию на латынь, понял его совершенно неверно.