Немного погодя Мариам вернулась к себе в склеп, а потом вышла, накинув поверх длинного поношенного хлопкового платья разноцветную шаль с блестками. Она подошла, встала прямо передо мной и, улыбаясь, тоже начала танцевать. Вдова соблазнительно извивалась, а Дауд пожирал ее глазами. К явному ее неудовольствию, барабанщик остановился, отодвинул в сторону барабан и свирепо глянул на меня. Наверное, ждал, что я заплачу ему, чтобы он продолжал стучать.
Мариам прекратила танец и вскинула голову. Она приблизилась к барабанщику; вокруг ее стройных ножек облачком взвилась пыль. С победным видом женщина подняла барабан над головой и сама стала в него ударять. Она била в барабан и танцевала. Глаза ее выражали полный триумф.
Я сидел в тени гробницы и смотрел на это выступление. Мне хотелось представить дни перед самым сотворением Ковчега, понять, как возникла необходимость его создания. И тут у меня вдруг открылись глаза; каким-то причудливым образом мне помогло то, что происходило рядом, — помогло больше, чем прогулки вокруг пирамид и памятников древнеегипетской архитектуры. Сцена у меня перед глазами напомнила почти забытое, то, о чем я читал без особого внимания много лет назад, когда был еще студентом. Я вспомнил о танце ликования другой Мариам, пророчицы, сестры Аарона и Моисея. Когда евреям удалось уйти от армии фараона, которую столь эффектно поглотили волны Красного моря, Моисей произнес хвалебный стих — эти строки одни из самых древних в Библии: «Пою Господу, ибо Он высоко превознесся; коня и всадника его ввергнул в море…»[16] Потом на сцену выходит его старшая сестра Мариам. Как и Мариам в Городе Мертвых, она держит барабан (или тимпан) — инструмент, с которым евреи познакомились в Египте и приспособили для своих целей, — и начинает танцевать, тоже с победным, разумеется, видом. Нетрудно представить, какие жесты делала в сторону Египта эта женщина, танцуя перед освободившимися рабами.
Правда, наша не первой свежести вдова танцевала уже не с победным видом, а с призывным. Слишком уж, на мой взгляд, призывным и слишком близко. Вероятно, Мариам подрабатывала и проституцией. Она была довольно хороша; тело пышное и гибкое.
Но меня ее танец не вдохновлял. Того и гляди, протянет руку за деньгами.
— Предлагает для отдыха твоих усталых членов свой скромный склеп. Точнее, себя, — тихонько хихикнул Дауд.
— Нет уж… спасибо.
— Может, она не в твоем вкусе, — обиделся Дауд, — но меня вполне устраивает. И даже очень. Не одолжишь несколько фунтов?
Вопросительно задрав брови, Дауд крутил рукой крест.
— Ах ты, гадкий маленький копт, — пробормотал я.
Сумерки переходили в ночь; в полумраке начинали кружить и нырять летучие мыши, издавая обычный высокий писк. На следующее утро мне предстояло лететь в Лондон; хотелось лечь пораньше. У меня не было никакого желания шагать через Город Мертвых в одиночестве, как, впрочем, и дожидаться, пока Дауд проведет время с Мариам. Покачав головой, я поднялся, чтобы уйти, и протянул женщине несколько довольно ветхих египетских банкнот.
С торжествующим видом она сунула барабан хозяину, который лежал на земле, покуривая вторую папиросу и глядя в темнеющее небо. Он снова застучал, теперь уже с большим воодушевлением. От гулких ударов во мне, казалось, сотрясалась каждая жилка. Из проемов в стенах и гробницах стали выбираться и устраиваться вокруг барабанщика расплывчатые фигуры; лица их освещало мерцающее пламя, раздутое в очаге порывом зловонного ветра. Удары барабана словно заворожили слушателей.
Я мысленно перенесся к сцене, последовавшей за спасением евреев от погони.
Быть может, усталые, одичавшие рабы перед тем, как пуститься в путь по Синайской пустыне, вот так же сидели и отдыхали. Имел ли барабан над ними такую же магическую власть, какую имеет над этими отчаявшимися жителями Города Мертвых?
Я пытался представить себе, что происходило тогда, — и видел евреев, собравшихся толпой, видел, как они раскладывают на земле немногочисленные пожитки. Удивительно, выходит — первая вещь, которую достали беглецы, избавившись с помощью своего харизматичного и неистового вождя от рабства и притеснений, был африканский барабан. Или даже Мариам и не пришлось его доставать; наверное, идя по дну чудесным образом расступившегося Красного моря, она несла барабан на шее — на цепочке или шнурке, — как символ грядущего освобождения. Когда евреи оказались на Синайском полуострове, в безопасности, барабан пригодился, чтобы исполнить песню освобождения, победы и надежды.
И вот сейчас на лицах рабочих из Судана, как по волшебству, засветилась надежда. Они позабыли об усталости и нищете. Толчок к этому дал гашиш, а теперь они пребывали под чарами барабана. Мне казалось, что каким-то непостижимым образом я ухитрился заглянуть в прошлое.
Я дал барабанщику американскую десятидолларовую банкноту. Его товарищи засмеялись и зашумели, повскакивали на ноги, стали жать мне руку, потом проводили нас до аллеи, проходившей с другой стороны выстроенной ими стены.
Обратно мы шли долго; в свете костров и мелькающих вдалеке автомобильных фар гробницы отбрасывали черные тени. Дауд говорил мало, потом и вовсе замолчал. Ему хотелось остаться у вдовы и не понравилось, что я не дал ему денег. У Дауда была невеста; я пару раз ее видел — худенькая девушка, простая, из среднего достатка александрийской коптской семьи. Мой приятель бесконечно фантазировал на тему, какая у нее грудь, — раз или два, хвалился он, ему удалось подсмотреть.
Никакой надежды переспать с ней до свадьбы — или хотя бы более подробно изучить ее грудь — у Дауда не было, а чтобы накопить денег на свадьбу, нужно несколько лет. И он, по его словам, утешался визитами к вдове — когда ему удавалось наскрести потребную небольшую сумму.
— Я понимаю, не мое это дело, но ты, сексуально озабоченный копт, неужели, по-твоему, ты поступаешь правильно, встречаясь с Мариам?
Дауд резко повернулся ко мне; глаза у него сверкали, лицо безобразили красные пятна. Он был в ярости.
— Где нет закона — нет и преступления! — прорычал он. — Это — Новый Завет, Послание к Римлянам. Скажи мне, эфенди, каков закон, я скажу тебе, нарушил ли я его. Говоришь — это измена?.. Нет, не измена: я не женат, она не замужем. И еще, господин паршивый пуританин, следует принять во внимание слова гениального египетского поэта — Эдмона Джейбса. Что он сказал? Он сказал то, что я считаю своим кредо, молитвой Господу: «Законы света рождены законами темноты. Что хорошо для одного — хорошо и для другого. Изучив тьму и свет по их общему голосу, мы заключаем, что две противоположности едины».
Дауд вызывающе взглянул на меня, и мне пришлось признать: приведя слова, как я позднее узнал, некоего раввина-каббалиста в интерпретации известного поэта, мой весьма эрудированный друг отлично выкрутился. Слушая его, я думал о Ковчеге. Совершенно случайно Джейбс выразил мистическую значимость Ковчега, его дуалистическую сущность. Ковчег и вправду воплощает закон Света и Тьмы.
Подъем, который испытал мой спутник после одержанной победы, вскоре испарился — обычный для Дауда скачок настроения.
Он стал говорить, что подавлен нищетой Города Мертвых, подавлен собственной нищетой, вынуждающей его браться за любую работу, какую только удается найти и не дающую ни дописать диссертацию, ни обрести блаженство в семейной жизни. Еще он заявил, что ему стыдно за свой народ, который уже тысячу лет назад мог жить в богатстве, но до сих пор по большей части нищ. Тут Дауд неудержимо разрыдался и стал проклинать свою невесту, свою судьбу и меня заодно.
Незадолго до этого мы с ним видели, как над склепами плавно скользил белый аист; он парил в теплом воздушном потоке, словно раздумывая, чем заняться. Дауд тогда рассказал, что у древних египтян аист считался олицетворением ба — одного из нескольких элементов жизненной сущности человека.
— Мое ба, — рыдал мой приятель, — мое ба — это проклятая нищета и сексуальное воздержание. Я должен был сделаться вроде Антония — великого коптского святого, — он был родом из Файюма, как мой дядя. У моего дяди ни дня не проходило без секса. А Антоний, бедняга, сексом не занимался вообще, он двадцать лет прожил в одиночестве, питаясь лишь сухими корками, которые ему перебрасывали через стену. Таков и мой удел. Не знаю, когда теперь смогу позволить себе нормальное свидание с Мариам…