— Хватит, Дауд, — оборвал я.
Мы снова молча шагали сквозь тьму города склепов; я спрятался в свою раковину ученого. В голове у меня все еще звучали африканские ритмы, и я задумался о происхождении арабского слова, обозначающего барабан. И древнееврейский «тоф», и арабский «туф», вероятно, заимствованы из древнеегипетского и могут иметь отношение к греко-египетскому демону Тифону (от его имени происходит слово «тайфун»), Тифон — противоположность доброго Осириса, повелителя подземного мира, которого он заключил в деревянный ковчег и бросил в Нил. Возможно, первоначально в барабан били для того, чтобы отпугнуть Тифона. Во многих частях Ближнего Востока и Африки барабан — символ власти. Вероятно, когда Мариам била в барабан, это был политический жест: боги Египта побеждены, и теперь бог Израиля поведет своих детей к освобождению и спасению.
Издали, сквозь какофонию воплей и стенаний Города Мертвых, все еще доносились приглушенные удары барабана. Мне вспомнились строки Томаса Элиота:[17]
И глухо в голове моей тамтам
Свой гулкий выбивает ритм,
Что так однообразно переменчив, —
Вот уж точно «мертвая нота».
Я призадумался о значении «мертвой ноты». Одна-то тут точно была. Где-то в формулировке моей задачи чего-то не хватало, что-то я проглядел.
Наша тропа вела по узкому проходу между рядами каменных склепов. Наступила уже полная темнота. Летучая мышь пролетела так близко, что задела мои волосы. Мне сделалось не по себе, но отдаленный бой барабана вернул уверенность. Настойчивый африканский ритм как-то успокаивал. Он возвратил меня назад во времени, в Мпози, маленькое селение племени лемба в Центральной Африке, где я жил несколько лет назад.
— Иногда забываешь, что Египет — тоже Африка, — пробормотал я Дауду.
— Только если здесь не жить, — кисло произнес он. — Тут полно черных беженцев. Они переходят границу и занимают на стройках все рабочие места. И не такие они бедные, какими кажутся. Эти убогие даже не понимают, что такое наша великая египетская христианская цивилизация.
— Да брось, Дауд. Не надоело тебе изображать коптского шовиниста? Может, все-таки — мусульманская цивилизация?
— Валлах, нет, эфенди! Египет был христианской страной за сотни лет до прихода арабов. Если ты прочтешь коптские гностические рукописи Наг-Хамади,[18] которые я изучаю, увидишь, что все началось в Египте. Многие вещи появились здесь и разошлись далеко — по Ближнему Востоку, Греции, — но они всегда возвращаются. В Кифте, откуда я родом, практически изобрели цивилизацию. Кифт по-гречески называется Коптус — сущность коптской цивилизации заключена в Кифте. Мы, египтяне, — я говорю про коптов — первыми в мире научились сидеть за столом и есть ножом и вилкой, как и положено людям. А эти паршивые арабы живут в шатрах, спят, скорчившись на земле, едят всякую гадость — и прямо руками. Настоящие египтяне — копты. Если поехать в восточную пустыню, то там сплошь коптские монастыри и гробницы коптских христианских святых. Основа современной мировой культуры — это наша история и цивилизация, коптская. А паршивые черные мусульмане, которых ты сейчас видел, о нас вообще не слышали, они только и знают что свои убогие африканские дела — СПИД, проституция, наркотики.
— Думаю, еврейские рабы жили так же, — отозвался я. — Навряд ли фараоны особо о них заботились. Евреи прожили в Египте не меньше двухсот лет, занимались строительством — как и суданцы, — и культура, которая образовалась у них во время рабства, была, наверное, подобного же рода — африканская культура угнетенных.
— Этих паршивых африканцев угнетают, потому что они того заслуживают, — сказал Дауд, помахивая крестом. Он как будто немного повеселел.
На следующий день я выезжал рано утром и потому, как только мы вышли из Города Мертвых, распрощался с Даудом и отправился к себе.
Той ночью, в простой беленой комнатке гостиницы, выходящей окнами на Нил, на улицу Абдула Азиза Аль-Сауда, я видел во сне Город Мертвых. Вокруг дотлевающих костров сидели рабы-израильтяне и руками ели фул — похлебку из бобов. Женщины уныло притопывали под стук африканского барабана. А забияка Моисей мечтал о кровавом бунте и войне. И уже подумывал о строительстве Ковчега.
5
КЛЮЧ К ПРОШЛОМУ
Семейство Спенсер-Черчилль, среди наиболее знаменитых отпрысков которого — покойная Диана, принцесса Уэльская, и сэр Уинстон Черчилль, владело когда-то прекрасной усадьбой семнадцатого века в Ярнтоне — небольшом тихом городке в нескольких милях к северу от Оксфорда. Сейчас эта усадьба принадлежит Оксфордскому центру гебраистики и еврейской истории — всемирно признанному центру научной деятельности, занимающемуся, в частности, изучением свитков Мертвого моря.
Основатель центра — доктор наук Дэвид Паттерсон; по его рекомендации я познакомился в Иерусалиме с Хаимом Рабином, и он же предложил мне перед моим возвращением в Египет провести около недели в усадьбе, чтобы я воспользовался Бодлеанской библиотекой. Там имеется несколько редких книг и статей о Ковчеге, каких больше нет нигде.
В нескольких сотнях ярдов от поместья течет по неровному руслу Темза; когда я брел из Большого зала в сад, свежий речной туман все еще стлался по теплой сырой земле. С Паттерсоном мы столкнулись у старого десятинного амбара и пошли прогуляться по полям у реки, а вернулись по обсаженной липами аллее, идущей вдоль задней части старинной усадьбы. Несколько минут посидели на скамейке в саду сбоку от главного дома, болтая про общих знакомых, слушая птиц и любуясь янтарного цвета стеной, весенним цветением, нарциссами у дальнего края лужайки. Каиру с его какофонией до этого далеко.
Потом Паттерсон отвел меня в дом, где мы укрылись в его темном кабинете, отделанном дубовыми панелями. Паттерсону было интересно, чем я собираюсь заняться в Бодлеанской библиотеке. Я рассказал о своих недавних исследованиях, об интригующем разговоре с Рабином о Ковчеге.
— Хорошо, что ты познакомился с Хаимом, — заметил Паттерсон. — Он один из лучших специалистов в этой области.
Я коротко рассказал, что вообще думаю о Ковчеге. Мой собеседник слушал внимательно и только один раз меня прервал — принес кофе из столовой, которая находилась рядом на этаже. Поначалу Паттерсон считал, что Ковчег интересует меня, как священное предание, как часть истории идеологии, и потому мой интерес обоснован. Стоило же мне повести речь о Рувиме и его утопических планах, как у Паттерсона вытянулось лицо:
— Ради Бога, послушай, Ковчег исчез с лица земли две с половиной тысячи лет назад. Сомневаюсь, что он опять появится.
— Другие-то вещи появляются, — возразил я. — Свитки Мертвого моря, документы Наг-Хамади, сокровища Тутанхамона.
Паттерсон хмуро смотрел на лужайку перед домом. Отпив кофе, он вздохнул:
— Все может быть, но нужно ли нам это? Самый богоизбранный предмет у самого богоизбранного народа. Некоторые вещи лучше не находить. Если Ковчег найдется, последствия для всего мира будут куда серьезней, чем тебе представляется.
Потом лицо его прояснилось, и он улыбнулся:
— Это Рувим Бен-Арье — не важно, кто он такой, — хочет, чтоб ты ему помог. Вижу я, его одержимость Ковчегом заразила и тебя. Я тебе настоятельно советую — не поддавайся. Он хочет найти Ковчег для целей, которые тебе совершенно чужды. У тебя-то намерения совсем иные. Прежде чем пойти такой опасной дорогой, как следует поразмысли. Еще я тебе советую поговорить, пока ты здесь, с Накдимоном Донияхом. Он человек немолодой, но голова у него светлая, и к тому же он хорошо к тебе относится. Если предпочитаешь не слушать моих советов, дело, конечно, твое. Я тебя разубеждать не стану. Настоящий учитель не должен навязывать ученику свое личное мнение. По крайней мере найдется о чем порассказать внукам. Я в любом случае о твоем демарше обещаю помалкивать.