А мы продолжили обсуждать, как можно объяснить значение неизвестных слов в иврите с помощью родственных слов в других семитских языках. В общем и целом слова семитских языков имеют трехбуквенные корни. Например, слово «шалом» (мир) в иврите имеет корень «шлм». Если бы мы не знали значения этого слова, то смогли бы определить его с помощью арабского корня «шлм», имеющего похожее значение.
— Этот подход теперь не столь популярен, — заметил Наки, — но что еще делать, если мы сталкиваемся с гапаксом?[23]
Вот мы имеем некое слово, — продолжал он, — попавшееся нам один-единственный раз, причем древние переводчики о его значении не имели ни малейшего понятия. Они просто угадывали. А если для тебя жизненно важно понять текст, а так оно частенько и бывает, то даже одно непонятное слово — настоящий кошмар.
В еврейской Библии, или Ветхом Завете, около ста пятидесяти гапаксов, причем их значение из контекста понятно далеко не всегда. И вот приходится опираться на родственные слова других семитских языков. Иногда это помогает, иногда — нет. Иногда находишь родственное слово, а пользы от него никакой.
— Как сказал Элиот: «И обрекает на схватку непосильную со словом и значеньем»,[24] — закончил я его мысль.
Наки хмуро уставился в бокал.
Я упомянул про Дауда, и мы еще около часа беседовали о коптском и проблемах возрождения языков. Все, что я говорил о Египте, увлекло моего собеседника, особенно рассказ о выходках Дауда. У Наки тут же возникли вопросы, на которые, как он полагал, знает ответ Дауд, — о заимствованиях в коптском языке. Я дал Наки адрес Дауда и номер его каирского телефона, чтобы Наки смог, если понадобится, с ним связаться.
Уйдя из «Герба короля», я отправился в сторону церкви Сент-Джайлс, думая по дороге о том, что этимология может привести к разгадке далекого прошлого. В происхождении самого простого слова, в его многочисленных значениях содержится некий шифр, который скрывает древние тайны. Разговор с Наки дал мне пищу для размышлений. То, что Ковчег всегда как-то связан с трубами, шумом, музыкальными процессиями, да еще предположение Наки о происхождении названия «арон» привели меня к мысли, что это слово в древнееврейском вполне могло иметь отношение к музыкальным инструментам.
Дальнейшие сведения о том, где находился Ковчег и что это вообще такое, можно было поискать в библиотеках Оксфорда. Один из наиболее вероятных источников — документы из вышеупомянутой Каирской генизы — огромного собрания текстов, обнаруженное в девятнадцатом веке в каирской синагоге Бен Эзра, куда водил меня Дауд.
В Каирской генизе насчитывается около двухсот тысяч фрагментов иудейских рукописей, созданных между девятым и девятнадцатым веками. Это важнейший источник информации о Средиземноморье эпохи Средних веков и многом другом. Гениза — особое хранилище для документов, которые уже не будут использоваться: по закону евреям нельзя намеренно уничтожать документ, написанный на священном иврите — ведь он считается языком самого Бога. Иудейские документы слишком священны, их нельзя сжечь или просто выбросить. Их следует хранить вечно. Или пока они не обратятся в прах.
Примечательно, что благодаря сухому климату Египта документы Каирской генизы сохранились более или менее в целости. Большая часть фрагментов из генизы находится теперь в библиотеке Кембриджского университета и в Еврейской теологической семинарии в Нью-Йорке. Сотни ученых писали о том, как много прояснилось в истории благодаря документам Каирской генизы. А вот есть ли в них упоминания о Ковчеге?
Однажды утром за кофе Наки упомянул, что один или два фрагмента из найденных в генизе относятся к рукописи десятого века, в которой говорится о тайниках, где спрятаны сокровища Храма, в том числе и Ковчег.
Это меня обнадежило. Не так давно Наки отыскал полный текст документа, который был почему-то включен в предисловие к редкой иудейской книге под названием «Эмек га-Мелех» («Долина царя»), изданной в Амстердаме в 1648 году. Эта странная вставка называется «Трактат о сосудах Храма». В трактате говорится, что сокровища Храма, вместе с Ковчегом, укрыты в некой горе. Не совсем понятно, где именно находится гора, но из контекста можно заключить, что речь идет о горе Нево в современной Иордании или где-то дальше на Аравийском полуострове.
После того как Наки мне это сообщил, я целую ночь не спал. Мне казалось, что я натолкнулся на нечто весьма важное. Хотя рукопись была средневековая, то есть источник довольно поздний, там могли содержаться какие-нибудь древние сведения, которые дадут мне путеводную нить к месту, где спрятан Ковчег. Несколько дней провел я в недрах Бодлеанской библиотеки, изучая текст «Долины царя» и гадая — достоверны ли сообщаемые там сведения?..
Согласно трактату, Ковчег вынесли из Храма до вавилонского завоевания Иерусалима, в 587 году. Ковчег и прочие сокровища спрятали в одном месте, на западном склоне высокой горы — их обнаружат, когда придет Мессия. Что особенно интересно — в трактате упоминалось, что имеется его экземпляр, выгравированный на медной пластине мастером по имени Лимур. Это тотчас навело меня на мысль о знаменитом Медном свитке из Кумрана (одном из свитков Мертвого моря, который тоже имеет отношение к пропавшим сокровищам Храма). Но есть ли тут какая-то связь?
Как я вскоре обнаружил, различие между трактатом и Медным свитком весьма велико. По версии кумранского свитка, ценности хранятся в шестидесяти четырех разных тайниках. Согласно трактату, они спрятаны в одном месте.
В Медном свитке говорится, что сокровища эти из храма Ирода (второго Иерусалимского храма) и, стало быть, их спрятали перед нашествием римлян в семидесятом году нашей эры. Трактат утверждает, что сокровища — из первого Храма, храма Соломона, и были спрятаны до 587 года до нашей эры.
Количество золота и серебра, упоминаемого в Медном свитке довольно скромное, а в трактате речь идет о миллионах золотых слитков.
Однажды ближе к вечеру мы с Наки сидели в читальном зале Бодлеанской библиотеки; косые лучи солнца выхватывали клубы пыли, которые, словно стайки мошек, поднимались над древними фолиантами. Я говорил про Ковчег, а Наки любовался прекрасным куполом театра Шелдона — семнадцатый век, работа Кристофера Рена — да еще башнями колледжей, — словно он вдруг увидел это великолепное зрелище в совершенно неожиданном ракурсе. Нам обоим стало ясно: все, что говорилось про автора Медного свитка, — это, мол, какой-то загадочный безумец и прочее, — с не меньшим успехом можно отнести к автору нашего средневекового трактата о храмовых сокровищах.
— Нисколько не удивлюсь, если в конце трактата имеется сделанная симпатическими чернилами надпись «После прочтения — съесть», — посмеивался Наки.
Груды сказочных сокровищ Храма, описываемые в трактате, выглядели явным преувеличением. К тому же трактат написан почти через две тысячи лет после исчезновения Ковчега. Любые намеки — если таковые имелись — были весьма расплывчатыми и мало отличались от сведений, содержащихся в других древних текстах.
Единственный вывод, который я смог сделать: автор трактата, видимо, предполагал, что Ковчег перевезли в Аравию, и в основе этого предположения лежат более древние источники. Скорее всего речь шла об одной из иудейских легенд, изрядно приукрашенной мусульманскими авторами, сильно неравнодушными к Ковчегу. Таким образом, хорошего путеводителя у нас не было. Имелось только общее направление и не более того.
С другой стороны, имеет смысл последовать совету Рабина и рассматривать более скромный Медный свиток как некий шифр для обнаружения реально существующего сокровища. Следующие несколько дней я читал и перечитывал еврейский текст Медного свитка. Пытался разобраться в его указаниях. Многие и многие часы усердных размышлений не принесли ровным счетом ничего. Если там и есть код, то расшифровать его я не смог, хотя потратил много часов. В конце концов я пришел к выводу, что это не код, а буквальное описание тайников — просто они находятся в мире, который больше не существует, о котором мы почти ничего не знаем, да никогда толком и не узнаем.