Многие старики рассказывали о важном событии, случившемся больше ста лет назад. Произошло это во времена войн и голода. На селение напали многочисленные враги. Неожиданно раздался ужасный грохот, из Нгома, который помещался за плетеной изгородью рядом с домом короля, повалил черный дым, и выстрелил огонь. В результате взрыва погибло много народу, но среди погибших не оказалось ни одного лемба. Все лемба выжили, ибо соблюдали обрядовую чистоту и хранили верность единому Богу.
А убил врагов огонь Бога.
В другом широко известном предании говорилось, что много-много лет назад — один из рассказчиков отнес эти события к самому началу семнадцатого века — в принадлежащем королю краале однажды раздался ужасный гром.
Никто сразу не понял, что произошло. Люди бросились к дому короля. Из-за плетеного ограждения, где хранились Нгома и другие священные предметы, доносился грохот, валил дым согнем. Реликвии, хранившиеся внутри Нгома, охватило пламя. Уцелел только сам Нгома. Да и то не весь. Он был безнадежно испорчен. Огонь вышел изнутри. Из старого Нгома каким-то образом сделали новый — с такими же страшными свойствами.
Перед тем как улетать в Южную Африку, я говорил с Рувимом. Он владеет в Йоханнесбурге и еще где-то каким-то бизнесом, связанным с алмазами. Мы договорились встретиться в конце января в Мессине, шахтерском городке недалеко от реки Лимпопо, на границе Зимбабве и ЮАР. Мессина — небольшой пыльный городишко; с давних времен здесь разрабатываются местные залежи меди — рабочего материала для прославленных кузнецов лемба.
Я приехал в Мессину за день до встречи с Рувимом, намереваясь посетить древние развалины Мапунгубве, самого, вероятно, первого поселения лемба в Африке, основанного больше тысячи лет назад. Обратно я ехал не спеша, думая о том, как в свое время шли по этой местности лемба. Любуясь открывающимся со всех сторон прекрасным видом, суровой красотой гигантских баобабов, я невольно замечтался и вдруг заметил, что по вельду, по дороге, которая сходится с моей, несется открытый джип.
Когда он, подняв тучи пыли, проскочил мимо, я заметил внутри трех белых мужчин, одетых в хаки. Один из них был Рувим. Я посигналил, и джип, вильнув, остановился.
— А я думал, ты завтра приедешь, — начал я, но Рувим радостно ухнул и сжал меня в медвежьих объятиях. За год, что мы не виделись, он сильно поправился. Борода у него отросла и стояла торчком, и он, похоже, вернулся к ортодоксальной одежде, какую носил раньше. Только вот плащ, прекрасного, разумеется, покроя, ортодоксальным явно не был. А еще на Рувиме красовалась черная шляпа-панама. Отряхивая с себя белоснежным платком пыль, Рувим объяснил, что у него слегка изменились планы. Он приехал в Мессину на день раньше — встретиться с кем-то на прииске «Венеция», самой продуктивной в мире алмазной трубке, до которой отсюда оставалась миля или две.
Рувим распрощался со спутниками, взял из джипа портфель и небольшой портплед и забрался ко мне в машину.
Вскоре мы подъехали к месту, откуда виднелся кишащий крокодилами ручеек — вот во что превратилась теперь Лимпопо. Река тоже отдала свою дань долгой засухе.
Когда-то под жарким солнцем Африки шагали жрецы лемба, неся с севера Нгома. Если верить профессору Мазива, то давным-давно Нгома прятали где-то здесь, в какой-то пещере — возможно, на протяжении нескольких веков.
— Вот здесь шли лемба. — Я указал на реку. — Этим путем они попали в Южную Африку. Нгома указывал им дорогу.
Я много размышлял над тем, что услышал за последние дни. Легенды, которые связывали Ковчег-Нгома с огнем, дымом, грохотом, со смертью и уничтожением, с битвами, наводили на мысль, что назначение у них было весьма своеобразное. Об этом я и толковал Рувиму, когда после обеда мы сидели за выпивкой в гостинице, в часе езды на юг от Йоханнесбурга.
— Понимаешь, Рувим, думаю, мы неверно представляем себе суть Ковчега. Ведь Ковчег — древнее оружие массового поражения. Уже высказывались версии, что он представлял собой примитивное, но мощное устройство, наподобие генератора Ван-де-Граафа, способное выбрасывать смертельный электрический разряд. Были гипотезы, что каменные скрижали внутри Ковчега — это метеориты, обладающие разрушительной радиоактивной или иной энергией, или что Ковчег — нечто вроде лейденской банки, которая может сохранять и испускать электрические заряды. За долгие века пребывания в Храме Ковчег стал больше символом, чем оружием, превратился в военный талисман. О его могуществе, вероятно, просто позабыли…
Но ведь это не просто талисман, — продолжил я, повышая голос. — Он праздно стоял за стенами Храма и утратил истинное назначение. Когда же Ковчег выносили наружу, когда его освобождали, он выполнял те же функции, что и когда-то давно. Так говорят и арабские источники. Ковчег восстановил свое первоначальное предназначение. И это — Нгома! Нгома — это Ковчег освобожденный! Нгома — рабочий вариант Ковчега, Устрашающий, опасный, громовержущий и действующий двояко. Да, двояко! Ведь помнишь, даже дым из него выходил разный — дым боевой и дым от возложенных на алтарь благовоний.
Слушая мою страстную речь, Рувим смотрел на меня со сдержанным удивлением, словно мы вдруг поменялись с ним ролями. Загадочно улыбаясь, он поглаживал бороду и некоторое время молчал. Потом встал, прошелся до опушки леса, где прыгали с ветки на ветку и что-то бормотали обезьяны. Вернулся, сел.
— Тебя слегка заносит, — заявил он. — Хотя взгляд на Ковчег как оружие массового поражения вполне согласуется с источниками.
— Ну сам подумай! Ковчег и Нгома в этом отношении абсолютно идентичны. Их хранители обычно выигрывали сражения, когда брали их с собой, и проигрывали, когда не брали. И Ковчег и Нгома могли быть самым обычным оружием, не особенно сложным. Народы доколониальной Африки, включая лемба, могли самостоятельно изобрести какие-то примитивные огнестрельные орудия. Ясно, что шума от них было больше, чем толку, но принцип-то тот же.
— И чем же они, интересно знать, пользовались вместо пороха? — нетерпеливо спросил Рувим.
— Я, конечно, не уверен полностью, но думаю, селитры в Южной Африке полно повсюду. Имея селитру и древесный уголь, можно отлично бабахнуть. Лемба, которые живут в Мессине, да и не только, всегда были кузнецами и рудокопами. Они и огнем умели пользоваться, и добывать ископаемые. Более чем вероятно, что им удалось найти какие-то несильные взрывчатые вещества. То же самое относится и к Ковчегу. Быть того не может, чтобы древние египтяне, столь хорошо разбиравшиеся в свойствах минералов и широко применявшие их в медицине, не знали, как действует смесь селитры и древесного угля — ведь и того и другого в Египте сколько угодно.
— Думаю, ты прав, — негромко заметил Рувим. — Селитра — это нитрат калия, а нитрат калия встречается в природе, в частности под скалами и в пещерах, он откладывается в некоторых почвах по всему миру, включая, насколько я помню курс химии, Южную Африку и Египет. А еще у них могло быть какое-нибудь горючее вещество вроде нефти. Помнишь, Аарон принес огня, чтобы сжечь жертвы, а Ковчег сам их сжег, а когда сыновья Аарона Авиуд и Надав принесли к Ковчегу не тот огонь, Ковчег их испепелил.
— Что бы то ни было, — сказал я, — нам уже не выяснить. Можно хоть до посинения строить догадки, но они ни к чему не приведут. Хотя принцип, наверное, такой же, как и у Нгома. Впрочем, это нам ничего не даст, потому что люди, которые знали, как именно действовал Нгома, давно умерли. Думаю, мы уже не узнаем, какая там применялась технология, как не знаем в точности, что представляло собой секретное оружие Византии. Так называемый греческий огонь наносил вражеским кораблям страшные повреждения, но когда в 1453 году Константинополь разрушили, секрет его был утрачен. Так или иначе, я убежден, что Ковчег-Нгома — оружие.
Рувим кивнул:
— Меня только одна мелочь смущает. Если это оружие и оно стреляло огнем, реально ли вообще, чтоб такой предмет просуществовал несколько тысячелетий?
— Дельное замечание. Если верить легендам лемба, много столетий назад подлинный Ковчег, который привел их из южной Аравии, почти полностью себя уничтожил, и несколько столетий назад священниками был изготовлен его преемник — из останков прежнего. А мощь сохранилась. Суть осталась той же.