Мы выбрались из темной хижины на яркий солнечный свет. Над деревней кружили грифы и орлы. Где-то прокукарекал петух.
Молодой лемба по имени Лоуренс, возможно, будущий преемник великого Мазива, прошептал мне в ухо:
— Нужно дать этому старому человеку немного еды, а потом угостить его выпивкой. И тогда он расскажет нам все, что мы хотим, и никто его не обвинит — ведь он выпил. Мы никогда не осуждаем людей за то, что они сделали, когда были пьяные. Виновато пиво.
И мы с Лоуренсом проехали с милю вниз по дороге — купить в лавочке немного пива и говядины у здешнего мясника. Мясник отсек несколько ребер от покрытой мухами туши, висевшей в углу хижины. К тому времени как мы вернулись, женщины в краале уже разожгли огонь. Они приготовили что-то вроде тушеного мяса и подали угощение в комнате, где мы видели барабан венда. Женщины вползли в хижину, извиваясь на животах, как змеи. Лица у них были опущены к полу, в руках они держали миски с дымящейся говядиной и садза — кукурузной кашей, которая в местных краях считается основным блюдом.
Ричард достал свои припасы «пищи для белых»: немного пива «Бодингтон», немного водки, немного копченой колбасы, немного хлеба из непросеянной муки, немного вяленого мяса — точнее, очень много, и мы уселись в прохладной хижине на пластиковых стульях вокруг барабана и стали ждать, пока Нечиендеулу передумает и откроет вторую хижину. Он не спешил.
После часа пустых разговоров — за это время Нечиендеулу выпил куда больше причитавшейся ему порции пива — мы отправились к машине, припаркованной в тени дерева мушава. По дороге страж могилы Дамбаньика потянул меня за рукав и дернулся куда-то в сторону; он быстро повел нас с Магдель в хижину, где стоял нгома.
Потихоньку, оглядываясь — не видит ли кто из односельчан, — страж открыл дверь.
Внутри оказалось два барабана. Они явно были старше, чем первые.
— И который из них легендарный Нгома Лунгунду? — спросила Магдель.
Старик рассмеялся:
— Эти нгома изготовили во времена моего отца. Они были в деревне всегда, сколько я помню. Они очень старые и используются во время священных празднеств. Я родился лет восемьдесят назад. И всегда, с тех пор как я живу, их использовали на больших праздниках. Есть и другой, гораздо старше, но его мы не берем. Он очень, очень старый. Я не припомню, чтоб его брали, хотя он всегда стоял тут.
Когда старик снял с бесформенного предмета, стоявшего в углу, кусок рогожи, я почувствовал острый приступ волнения. Нечиендеулу указал на влажную кучку гниющего дерева на сыром земляном полу. Дерево было темно-коричневое, почти черное, бесформенное. Никто бы не догадался, что это такое. Круглая кучка гнилой мокрой древесины, источающей коричневую жидкость, от которой на земляном полу образовались пятна.
— Очень старый нгома, — бодро пояснил жрец.
Это я и сам видел. Я еще раз посмотрел на барабан. То, что от него осталось, лежало на камне. Он не должен касаться земли.
— Так это он? — взволнованно спросил я. — Нгома Лунгунду? Волшебный барабан, который привел вас с севера?
Я протянул руку, и пальцы мои коснулись влажного крошащегося дерева, мягкого и склизкого. Сердце у меня заколотилось.
— Нет, это не тот старый-старый волшебный нгома. Не тот, про который рассказывают старики. Чтобы узнать, где тот, старый-старый Нгома Лунгунду, нужно спросить жрецов лемба. Они его несли, когда мы сюда шли с севера. И они охраняют его по сей день. Тот волшебный барабан вы найдете у жрецов лемба. Они берегут его там, у себя. Берегут для нас, народа венда.
Я поблагодарил старика, подарил ему какую-то безделицу и направился к машине. Еще одна неудача.
14
ПЫЛЬ ЕГО ПРИСТАНИЩА
С тяжелым сердцем ехал я обратно. Мазива, Моэти и многие старики лемба, с которыми я за последние годы беседовал, утверждали, что священный Нгома спрятан в пещере в каменной твердыне Соутпенсберга. Я убедил себя в их правоте, но теперь начал сомневаться. Я искал здесь много лет — и все безуспешно. Сведения Ричарда показались мне надежными, я придал им слишком много значения. Схватился за подвернувшуюся ниточку, а она привела меня к кучке гниющей древесины, которую через несколько месяцев нельзя будет отличить от красной плодородной земли Вендаленда, из которой она, несомненно, и вышла. Я чувствовал себя так, словно меня одурачили.
В тот вечер я в одиночестве сидел на террасе гостиницы «Клауде энд», погрузившись в размышления. У меня были блокнот и карандаш; я пытался немного привести мысли в порядок. Подлинный Нгома Лунгунду видели в последний раз — я знал точно — около 1949 года, когда немецкий ученый и миссионер Гаральд фон Зикард описал его и сфотографировал. Эти важнейшие сведения я получил от Мазива, а позже мне попалась редкая научная книга на немецком языке, изданная в Швеции в городе Упсала; в ней имелась черно-белая фотография Нгома. Вот и все факты.
Согласно книге фон Зикарда, около 1949 года Нгома находился в Национальном музее Южной Родезии в Булавайо, втором по величине городе Родезии и столице Матабелеленда. Музей этот, основанный в 1901 году Сесилом Родсом, после объявления независимости Зимбабве переименовали в Музей естественной истории. Я много раз его посещал, но никогда не видел и следа Нгома.
В разговорах со стариками лемба я часто упоминал о музее в Булавайо и о Нгома, описанном фон Зикардом. И Мазива, и Моэти, и все прочие были убеждены, что Нгома там давно нет.
— Нам известно многое, — сказал тогда Мазива, — но не все. Наш бесценный Нгома долго хранился в гроте Мавогве в горе Масенна на реке Лимпопо. Там же похоронили старого верховного жреца из рода Буба. Много-много лет назад белый по имени фон Зикард забрал Нгома из грота, и на некоторое время мы потеряли его из виду. Потом мы узнали, что он попал в место, которое вы называете музей, в Булавайо. Но там его уже нет. Наши люди его оттуда забрали. Они не могли оставить Нгома в таком нечестивом месте… Беда в том, — сетовал он, — что мы не знаем, куда они его забрали.
По версии Мазива, Нгома забрали из Булавайо и сначала спрятали на землях селения Мпози вблизи Мберенгва, а затем жрецы из рода Буба тайно перевезли его через границу, в Южную Африку.
— В Булавайо живет много лемба, — с гордостью говорил Мазива. — Некоторые из них важные люди, как и лемба, живущие в других местах. Ведь лемба — южноафриканские евреи. Мы знаем, как делаются дела. В Зимбабве у нас везде свои люди — в полиции, в Африканском национальном союзе Зимбабве, в правительстве, в музеях. Нет такого места, где у нас не было бы своих. Избранная нация разбросана по всему миру, рассеяна среди других народов. И эти люди сделали то, что были должны, — увезли его в безопасное место, в святое место. Они охраняют Ковчег.
По словам Мазива, много лет назад, когда я впервые попытался увидеть Нгома в пещере у подножия Думгхе, он там и находился. Так ему сказали. А потом его оттуда забрали.
— Конечно, они знали, что ты ходил к пещере. Даже ночью, поздней ночью, когда все прочие занимались, как ты выражаешься, танцами и выпивкой и надеялись вызвать дождь, пещеру непременно кто-то сторожил. Страж горы Думгхе никогда не спит. Он всегда там, на посту. Они тебя остановили довольно мягко, а могли поступить и по-другому. Нгома прятали там, точно. Ты был у цели.
Когда я впервые это услышал, у меня упало сердце. Выходит, минутная слабость с моей стороны свела на нет целые годы работы.
Мазива совершенно не одобрял мою попытку проникнуть в пещеру. Я нарушил кодекс, пошел туда, куда непосвященные входить не должны. Впрочем, он же и уполномочил меня заниматься поисками Нгома. И он, Мазива, как президент Культурной ассоциации лемба, был главной фигурой во всем племени, во всяком случае, в Южной Африке. Правда, его культурное, духовное и религиозное влияние не охватывало полностью весь Зимбабве, и сам Мазива часто повторял, что мне, прежде чем пытаться проникнуть в пещеру, следовало заручиться разрешением вождя Мпози.
И с самой добродушной улыбкой профессор добавлял: жители деревни в этом случае пошли бы на уступки; возможно, они решили бы тем или иным способом меня «очистить». Например, провели бы традиционный обряд очищения лемба: раздели бы меня и голышом протащили задом наперед через дыру, проделанную в гигантском муравейнике. Одно из объяснений столь удивительного обычая — что муравьи высасывают нечистую кровь посвящаемого. А может, сделали бы мне обрезание ритуальным ножом — такие ножи юные лемба получают после обрезания и всю жизнь берегут, как бесценное сокровище.