Подобные метаморфозы произошли не только в сфере идеологии. Ужасающим образом трактуется идея свободной конкуренции. Например, нормальным считается объявить соперника агентом КГБ, субсидируемым из Москвы. И тот философски пожимает плечами: "Это ж жизнь!" и пишет на обидчика донос в налоговое управление. "Младенцы в джунглях" — так назвал один свой рассказ О. Генри. Мы принесли свое младенческое сознание, свою трогательную социальную недоразвитость в джунгли свободы и срочным порядком наращиваем извилины. Дело это, по всему видно, нескорое и непростое.
Но если улягутся страсти и гнусности, и львы возлягут с агнцами, может быть, эмиграция приступит к выполнению своей исторической задачи: быть культурной колонией России в свободном мире. Кажется такой достижимой мечтой идея архива, где все ценности российской культуры будут бережно храниться на благо культуры мировой. Может быть, идеал и недоступен, и даже неверен (по крайней мере сомнителен)., может быть, главная идея эмиграции — чистое самовыражение, без всякой исторической нагрузки. Просто инженер А, писатель Б, бизнесмен В искали и нашли наиболее благоприятную сферу приложения своих сил.
Но идеалы хороши ведь не возможностью их воплощения, а тем, что организуют и направляют созание человека. Создают некий вектор, благодаря которому, возможно, успешно завершится наше социально-нравственное образование. Такая вера в свое назначение полезна прежде всего для нас самих. А культура — она существует сама по себе, ни для кого. Не для России, не для Америки и даже не для нас. Как было сказано — рукописи не горят.
Мы пришли в окончательную географическую и телеологическую точку: отсюда начинается отсчет назад. Мы приобрели свободу, и первое, на что мы ее употребили, был подсчет потерь. Свобода и память близки друг другу. Одна пробуждает другую. Мы стали вспоминать и наши воспоминания обратились в перечень уплаченных иллюзий, в поток ламентаций, в конце концов, в кляузу неизвестно кому на отсутствие предметов первой необходимости.
Мы безвозвратно утратили:
полноценное общение, настоящую горчицу, друзей, свободное рабочее время, ненавистную власть, национальный престиж, пиетет к слову, граненые стаканы, беспечность существования, семейные узы, розовый портвейн, веру в перемены, политические анекдоты, любовь к родине, отвращение к родине, безразличие к родине, эзопов язык, интерес к религии, извращенное наслаждение быть гонимым евреем, борьбу с мещанством, антисемитизм, Чапаева, славянские древности, самиздат, неустроенный быт, милосердие, романтику дальних странствий, конгениальных врагов, ехидную иронию, коммунальные удобства, мазохистскую страсть к передовицам, веселую бедность, письма из-за-рубежа, готовность вступиться за слабого, нонконформизм, объединяющее чувство протеста, возможность высовываться, ощущение всенародного гнева, правдоискательство, тягу к народу, народ, возвышающее сознание, избранности, столичные рестораны, Би-Би-Си, русскую баню, живых иностранцев, первую любовь, идейных противников, идеи, широту, русского размаха, очереди, тайну происхождения, прописку, могилы предков, домашнюю библиотеку, чувство юмора и одну шестую суши.
Мы потеряли множество вещей и понятий. Но первая среди потерь — мечта. Нарядная и интимная мечта о рае. Как слепо мы верили в его осуществимость. Рай помещался сначала дома — "если бы Ленин был жив", потом на западе — "живут же люди в Америке". И, наконец, мы утратили веру в идеал уже в этой самой Америке.
Здесь мы впервые в жизни оказались наедине с жизнью. Не с мечтой о ней, не с гипотетическими рассуждениями, не с привычной утопией — нет, мы впервые пришли к треекому и окончательному атеистическому выводу — рая нет.
Теперь мы обречены на трезвость. Это может быть самое тяжелое испытание для людей, выращенных на опьяняющих революционностью идеалах. Проблемы торжества всеобщей справедливости, равенства и счастья остались в полузабытом прошлом. Новая жизнь начинается на пепелище сгоревшей веры. Вместо радостной и чистой утопии мирового братства, мы оказались в угрюмом одиночестве. Причем одиночестве экзистенциальном. Мы предоставлены сами себе. За нами больше нет грандиозных пороков нашей прошлой родины, впереди нет сияющих вершин родины новой. Теперь у нас родины нет вообще.
Зато мы приобрели:
широту кругозора, возможность сравнивать, джинсы, свободу, страх перед ней, фуд-стэмпы, американское гражданство, китайскую кухню, наглядный пример терпимости, сексуальную революцию, жевательную резинку, синагоги, собрание сочинений Гумилева, вид на памятник Свободы, панический ужас перед преступностью, практицизм, тараканов, хот-доги, феерические книжные магазины, круглосуточное телевидение, заморские путешествия, трезвость (отчасти и в прямом смысле), колониальные гарнитуры, стойкую антипатию к английскому языку, английский язык, комплекс измены Израилю, сигареты «Кэмел», марихуану, полсотни эмигрантских изданий, эмиграцию, материальное благополучие, неопределенность, кондиционеры, ностальгию, сбережения про черный день, ощущение конца пути, мацу, самую демократическую конституцию, расизм, беспредельные возможности, велфэйр, «Плейбой», интернациональные вкусы, обостренное чувство национальной гордости, моргедж, концептуальное искусство, воблу и лучшую часть земного шара.
И наконец мы пришли к тому горькому выводу, к которому рано или поздно приходят мудрецы, аскеты и пьяницы — человек один, и только он отвечает за себя. Ни пятилетки, ни диссиденты, ни американская демократия не могут ни помочь, ни помешать человеку быть самим собой — это всегда происходит внутри, а не снаружи.
Российский человек, пройдя искушение двумя социальными структурами, оказался в одиночестве — он один, он сам но себе, и все "хорошее, и все плохое содержится в его личной, уникальной судьбе;
Придет день, когда мы забудем, что были гражданами чудовищного Левиафана — СССР. Придет час, когда мы перестанем называть себя нелепым словом «эмигранты». Но в это грядущее мы придем уже неузнаваемыми людьми. Потерявшими благую чистоту заблуждений, ядовитую радость сравнений, наивную простоту безответственности. Мы разучимся валить на других вину, выгораживать свои пороки, воспевать свои добродетели. Жизнь, суровая и единственная, заставит нас стать немножечко мудрее. А наш трагикомический опыт придаст обретенной мудрости желчный оттенок.
Мы потеряли больше, чем приобрели. Поэтому что заблуждения всегда слаще истины. Но то, что мы приобрели, стоит того, что потеряли. Потому что истина все-таки отличается от заблуждений хотя бы одним достоинством — она истинна.
Очень не просто приучаться жить в вакууме — самим расплачиваться за самостоятельно сделанные ошибки, верить только в себя, и сомневаться тоже только в себе. Но путь, который привел нас к западной обетованной земле, не оставляет другого выхода. География закончилась, началась сложная и долгая наука переем фомки души. И путь только один: от советского человека — к человеку просто.
Сколько мы сделаем остановок на этом пути, и сколько из нас дойдут до его конца, вообще-то не важно. Движение к цели бывает важнее ее самой. А верность выбранного направления гарантирует вся человеческая цивилизация.
И вот пришел день, когда мы остались одни.
И нет больше иллюзий, которые нас согревали.
И нет больше заблуждений, которыми мы тешились.
И нет больше сладостных кущей эдемских.
И в поте лица своего предстоит нам зарабатывать хлеб трезвых истин.
И осталось лишь одно утешение: Бог изгнал Адама из рая после того и вследствие того, что познал Адам добро и зло.
И, может быть, это знание дороже потерянного рая…