КНИГА ВТОРАЯ
Начинается совещание. Сатана вопрошает: не следует ли отважиться на новую битву для обретения утраченного Неба? Одни — за войну, другие — против. Принимается третье предложение, высказанное ранее Сатаной: убедиться в истинности пророчества или предания Небесного касательно некоего мира и нового рода существ, сходных с Ангелами или мало чем уступающих им; этот мир и существа должны быть сотворены к этому времени. Собрание в недоумении: кого послать в столь трудную разведку? Сатана, как верховный Вождь, решает предпринять сам и в одиночку рискованное странствие. Ему возглашают славу и рукоплещут. После завершения Совета все расходятся в разные стороны, к различным занятиям, сообразно наклонностям каждого, дабы скоротать время до возвращения Сатаны. Последний пускается в путь и достигает врат Геенны, обнаруживает, что они замкнуты и охраняемы. Стражи врат отворяют их по его велению. Пред ним простирается необъятная пучина меж Адом и Небесами; с великими трудами он преодолевает ее. Хаос, древний владыка этой пучины, указывает Сатане путь к желанному новосозданному миру. Наконец странник завидел вновь сотворенный мир.
На царском троне, затмевавшем блеск Сокровищниц Индийских и Ормузских[134] И расточительных восточных стран, Что осыпали варварских владык Алмазами и перлами,[135] сидел Всех выше — Сатана; он вознесен На пагубную эту высоту Заслугами своими; вновь обрел Величие, воспрянув из глубин Отчаянья; но ненасытный Дух, Достигнутым гнушаясь, жаждет вновь Сразиться с Небом; опыт позабыв Печальный, дерзновенные мечты Так возвещает: «— Божества Небес! О Власти и Господства! Ни одна Тюрьма не может мощь навек замкнуть Бессмертную! Пусть мы побеждены, Низвергнуты, и все же Небеса Утраченными почитать не должно, И силы вековечные, восстав Из этой бездны, явятся вдвойне Увенчанными славой и грозней, Чем до паденья, твердость обретут, Повторного разгрома не страшась. По праву и закону Высших Сфер Главенствуя, всеобщим утвержден Избраньем, я отличьями в боях И совещаньях трон мой заслужил. Он бедствиями закреплен за мной, Дарованный мне вами добровольно, И незавидный. В Небе — высший ранг С почетом высшим сопряжен; питать К нему возможно зависть; но Вождю, Чье старшинство служить ему велит Щитом для вас и ставит в первый ряд Противу Громовержца, наградив Наигорчайшей долей вечных мук, Кто позавидует? Где выгод нет Желанных, там отсутствует раздор. Никто не жаждет первенства в Аду, Никто свои страданья не сочтет Столь малыми, чтоб добиваться бо́льших Из честолюбья; потому союз Теснее наш, согласие прочней, Надежней верность, чем на Небесах. При этом перевесе мы вернем Наследье наше. Именно в беде Рассчитывать мы вправе на успех, Нас в счастье обманувший. Но какой Избрать нам путь? Открытую войну Иль тайную? Вот основной вопрос. Обдумавший ответ — пусть говорит!» Едва он смолк, державный царь Молох[136] Поднялся; изо всех бунтовщиков Сильнейший и свирепейший, сугубо Взбешенный пораженьем. Он себя Мнил силой богоравной и скорей Согласен был бы не существовать, Чем стать слабей. Надежду потеряв На равенство, утратил с нею страх, Геенну и Предвечного презрел И нечто — хуже Ада, так воззвал: «— Стою за бой открытый! Не хвалюсь Коварством. Козни строить не мастак. Вольно хитрить, когда охота есть И время. Не до хитрецов сейчас; Они, рассевшись, будут сеть плести Уловок, а несметные ряды Воинственных изгнанников Небес Неужто прозябать обречены В ярме постыдном, в вечной тьме тюрьмы Тирана, царствующего затем, Что мы бездействуем? Нет! Ополчась Огнями Ада, яростью борьбы, Неодолимо все проложим путь К высоким башням Неба; обратим В оружье грозное снаряды пыток: Пусть на Его всесильный гром в ответ Гремит Геенна! Против молний мы На Ангелов Его извергнем смрад И черный пламень с той же силой; Божий Престол зальем чудовищным огнем И серой Пекла — тем, что Он для нас Назначил. Но, быть может, смелый план Вам не в подъем и даже мысль страшна О взлете на такую крутизну И штурме неприступных вражьих стен? Но осознайте, ежели прошло Оцепененье от снотворных вод, Испитых вами в озере забвенья, Что наша суть природная, состав Эфирный нас влечет в родную высь. Паденье Ангельскому естеству Несвойственно. Когда жестокий Враг Висел над арьергардом наших войск Разбитых и, глумясь, в пучину гнал, — Кто не восчувствовал: как тяжело, Как трудно опускали нас крыла В провалы Хаоса; зато взлетим Свободно. Вы боитесь? Если гнев Могучего Противника опять Мы вызовем и Он, ожесточась, Измыслит средства, гибельней стократ, Чтоб нас добить, — чего страшиться здесь, В Геенне огненной? Что может быть Прискорбней, чем, утратив благодать, Терпеть мученья, в бездне пресмыкаться, Где негасимый пламень вечно жжет Рабов безжалостного Палача, Склоняющих угодливо хребты Под пыткой, под карающим бичом? А если Он замучит нас вконец, Мы уничтожимся, исчезнем вовсе. Чего тогда бояться? Почему Мы жмемся и Тирана разъярить Колеблемся? Свирепо нашу плоть Эфирную Он обратит в ничто; Но разве, перестав существовать, Мы счастливей не будем? Разве впрок Бессмертье истязуемым рабам? Но если Ангельское бытие Пресечь нельзя и наше естество Божественно воистину, тогда И в худшем случае для страха нет Основы. Прежний опыт подтвердил, Что Небо мы способны сотрясти, Вторгаясь непрерывно, и Престол, Хотя и неприступный, и самой Судьбою предназначенный Царю Небесному, тревожить. Пусть победа Немыслима, зато возможна месть!» Он кончил, сдвинув брови; жгучий взор Взывал к отплате, к битве, что богам Одним под силу. Тут, насупротив, Поднялся Велиал; он кротким был И человечным внешне; изо всех Прекраснейшим, которых Небеса Утратили, и с виду сотворен Для высшей славы и достойных дел, Но лжив и пуст, хоть речь его сладка, Подобно манне;[137] ловкий словоблудец За правду выдать мог любую ложь, Мог исказить любой совет благой, Столь мысли низменны его. Во зле Искусный, он ленив и празден был В деяньях чести, но, умея слух Пленять, красноречиво молвил так: «— О Духи! Я стоял бы за войну Открытую, и ненависть моя Не меньше вашей. Но призыв к борьбе Немедленной меня разубедил Особенно, надежду на успех Сомнением зловещим омрачив. Возможно ли? Храбрец из храбрецов, Испытаннейший в битвах паладин, Совету собственному и мечу Не доверяя, мужество свое Исчезновеньем хочет утвердить, Небытием, отчаяньем; достичь Ничтожества, жестоко отомстив! Но о какой здесь мести речь идет? Небесные твердыни — под охраной Вооруженной стражи; их не взять. Отряды часто разбивают стан У края Бездны; с этих рубежей Дозорные летят на темных крыльях В просторы царства Ночи, не страшась Возможных стычек с нами. Если мы, Пробив дорогу силой, за собой Весь Тартар увлечем, чтоб свет Небес Затмить, Великий Враг наш сохранит Престол и впредь незыблемым; эфир Пречистый омрачить нельзя ничем; Он без труда развеет пламя Ада. Недолгим будет наше торжество! Побеждены повторно, мы впадем В бессильное отчаянье, — предел