Та встреча знаменовала начало конца тех хрупких отношений, которые все старалась выстроить Ребекка между собой и Джесси. Горюя по мужу, впадая в отчаяние из-за того, что на столь редких и ценных встречах с дочерью обязательно присутствует Лиз, Ребекка позвонила ей и спросила, не настало ли время той отступить и дать их с дочерью отношениям шанс.
Но Лиз сразу же вскипела от ярости.
– Ребекка, ты и представить себе не можешь, насколько болезненны для Джесси эти встречи! – бросила она.
– Что ж, я бы знала – и я правда хочу знать! – если бы только ты дала мне шанс поговорить с ней.
– Я тут вообще ни при чем. Сегодня мне пришлось уговаривать ее на нашу встречу – не будь меня там, она бы даже из собственной комнаты не вышла. – Лиз говорила так, как будто Джесси было двенадцать, а не двадцать восемь. – Но если ты этого хочешь, что ж, так и быть. Начиная с сегодня, я больше вообще не буду вмешиваться в ваши отношения. Посмотрим, как вы без меня справитесь! Ты могла бы хоть раз сказать мне спасибо, учитывая, как много я сделала для твоей дочери.
Шло время, а письма и телефонные звонки Ребекки по большей части оставались без ответа. Предсказание Лиз о том, что без ее вмешательства отношения Ребекки и Джесси перестанут существовать, оказалось – к счастью для самой Лиз – верным.
Слыша только молчание в трубке, Ребекка попробовала еще раз:
– Как ты поживаешь, Джесси?
– Я в порядке, – ответила та после долгого молчания. – На самом деле… я беременна.
От этих неожиданных слов у Ребекки перехватило дыхание. Она чувствовала, что вот-вот заплачет от непреодолимой тоски. Как до этого дошло? Это был самый значимый момент в жизни ее дочери, а она, должно быть, узнала обо всем последняя. Ребекка вытерла слезы, которые все-таки хлынули из ее глаз, и сглотнула, судорожно пытаясь подобрать нужные слова.
– Это просто чудесно! Какой срок?
– Тридцать шесть недель, так что осталось совсем немного.
Голос Джесси прозвучал так буднично, по-взрослому. У нее должен был появиться малыш, но поддержка матери, как всегда, была ей не нужна.
Почему Харви ничего не сказал? У Джесси, ее старшей дочери, через месяц родится ребенок, ее внук!
– Не сердись на папу. Я сказала ему, что сама хочу тебе обо всем рассказать, – добавила Джесси, словно читая ее мысли.
Ребекка прокашлялась, пытаясь собраться с духом.
– Я не сержусь, я на седьмом небе от счастья. Я так рада за тебя! Для меня так важно, что ты позвонила.
С тех пор как умер Джон, их некогда счастливая семья становилась все более разобщенной. Айрис и Джеймс разошлись, а из-за того, как сильно Айрис хотела ребенка, отсутствие Джесси в их жизни казалось все ощутимее. Ребекке хотелось верить, что с появлением этого малыша все изменится.
– Спасибо, мам.
Ребекка позволила себе улыбнуться, стараясь насладиться тем, что только что произошло. Уже десять лет она не слышала от Джесси этих двух слов: «Спасибо, мам». Ребекка боялась, что все это на самом деле сон и она вот-вот проснется.
– Я могу что-то для тебя сделать? Я с радостью тебе помогу, с чем угодно, если ты захочешь, конечно.
Ребекка пыталась не слишком навязываться. Шаг за шагом, постепенно; только не спугнуть.
– На самом деле ты могла бы помочь, – сказала наконец Джесси.
– Всё что хочешь.
Ребекка уловила нотки беспокойства в голосе дочери и поняла, что Джесси хотела побеседовать о том, о чем сама она говорить не хотела. Волоски на ее шее встали дыбом.
– Я довольно сильно переживаю из-за всего этого. В смысле из-за беременности, – Джесси сделала паузу. – А папа сказал, что ты была такой же, когда ждала меня. Я никогда с тобой ни о чем таком не говорила… Что с тобой случилось, когда я родилась, почему ты не справлялась. Думала, что если ты расскажешь, то это… поможет, что ли.
Ребекка закрыла глаза и попыталась собраться с мыслями. Папа сказал, что ты была такой же, когда ждала меня.
Сколько Харви успел ей рассказать? Был ли он с ней честен, говоря о том малодушии и страхе, которые она испытала, когда узнала, что забеременела, только-только пройдя аккредитацию врача? Поделился ли он с Джесси той жестокой правдой о том, как росло ее беспокойство, когда ей пришлось вернуться в больницу спустя всего шесть недель после рождения ребенка, и она должна была работать весь день, оставлять Джесси в больничных яслях с половины восьмого утра до шести вечера, спускаться вниз, чтобы покормить ее грудью, и дежурить по ночам, чтобы остаться в должности старшего судебного распорядителя? Доверил ли он ей свои воспоминания о психозе жены, который начался в первые же часы после появления Джесси на свет и превратил каждый ее день в чудовищный кошмар, от которого не было никакого спасения? Рассказал ли он их дочери о том, как по ночам Ребекка умоляла его не засыпать, настолько она боялась остаться наедине с полицейским, который появился на другом конце кровати вскоре после рождения Джесси и которого видела только она – детектива-инспектора Гиббса, человека, который допрашивал ее на протяжении четырех страшных часов в ночь, когда умерли ее родители и когда ей пришлось все время допроса сидеть в ночной рубашке, по-прежнему покрытой кровью ее матери?