Харпер уже был в кровати и слушал радио.
– Я думаю, я это сделаю, – сказал я.
– Ух-ух, – ответил он, не обращая на меня никакого внимания.
– Может быть, я приглашу Эвелин Масси.
На этот раз он не стал огрызаться.
– Я намерен послушать это. – Это был бейсбольный матч. Я нырнул в кровать и открыл книгу. «Битлз», глянцевая обложка.
Харпер включил свет.
– Спасибо, – сказал я.
Он подождал минутку и ответил:
– Не за что.
Все было отлично, кроме того, что я проснулся в четыре утра и сердце прыгало в груди. Я был полон самых ужасных предчувствий. Я лежал моргая, пытаясь понять, в чем дело. Потом до меня дошло. Вечеринка. Это была самая поганая идея на свете, никто не придет, только три уродливых сопляка, и я останусь там на потеху всей школе. Вечеринка, на которую никто не пришел. Честно говоря, я не мог себе представить ничего ужаснее. Я лежал в темноте, думая, какая дерьмовая мысль с этой вечеринкой, думая о том, как отвертеться от этой затеи без особой патетики. В довершение всего за окном не было темно. Я ненавидел, когда вот так начинало светать, депрессивное движение серого по небу, все вокруг еще темное и уютное, а свет потихоньку крадет все это, делает снова нормальным и плоским. Я слышал, как в конце улицы лаяла собака, мистер Блюштейн выпустил свою шавку. Он делал это каждое утро в полшестого, дождь ли, сияет ли солнце. Вот так попал, подумал я. И с мыслью, что я попал, я уснул.
Самое забавное, что, когда, несколько часов спустя, прозвенел будильник, я чувствовал себя отлично, вообще не тревожился, солнце сияло в небе, был ясный весенний день. Парень, это идиотизм, подумал я. И отправился в школу с мыслью, что в конце концов, может быть, все-таки стоит устроить вечеринку.
В тот момент, как я добрался до конца улицы, на футбольном поле зазвенел звонок. Это означало, что у меня пять минут, чтобы добраться до своего шкафчика, бросить книги в коридоре и присоединиться к молитве. Погано было начинать день вот так, нервничая и сбиваясь с дыхания, когда подол рубахи свисает из штанов, но никто не хотел опаздывать, потому что это означало, что тебя выстроят у кабинета Вилли Орра (он преподает латынь с тех пор, как стоит эта школа) и безо всяких вопросов за просто так оставят после уроков. Я успел на свою скамью как раз вовремя, как раз когда все ребята с грохотом поднимались и лучшие начали утренний парад к центральному проходу, а Фэйри Флинн наяривал на органе. Они взобрались на сцену, старший учитель ступил на подиум, мы склонили головы, я закрыл глаза, и мы произнесли Божию молитву, некоторые из ребят подглядывали, но не я, я всегда боялся, что меня поймают с открытыми глазами. Мы уже начали петь гимн, когда я заметил мальчишку-британца, пробиравшегося по дальнему проходу. Он придерживал мелочь в кармане, чтобы не звенела, закусив нижнюю губу, чтобы дать понять учителю, что он знает, что это трахано плохо – явиться так поздно. Это был английский мальчишка с великолепным акцентом, его голос звучал словно голос королевы. Я не знал его имени, но мы вроде бы кивали друг другу, встречаясь в коридорах. Правду сказать, я немного его стеснялся, он был похож на кинозвезду с этим его акцентом, и он играл в первой крикетной команде, хотя и был моего возраста. Я подумал: может быть, мне стоит пригласить его на вечеринку. Во всяком случае, это даст мне повод о чем – то с ним поговорить.
К тому времени, как приблизился перерыв, я проголодался, и более того, я все еще не сделал домашнюю работу по физике, так что я пошел в ларек и купил себе шоколадный пончик и пакетик шоколадного молока. О боже, на вкус это было восхитительно, я даже почувствовал слабость от удовольствия. Потом я поговорил с парочкой ребят, и тут прозвенел звонок. Закончилось все дело тем, что я явился в кабинет физики, так ничего и не выучив. У нас была хромовая башка на месте учителя – здоровый парень с грудью вроде бочонка и лысой головой. Я поднял руку и задал вопрос прежде, чем он успел положить свои книги. Иногда это срабатывало, ты бомбардировал парня вопросами, так что, когда дело доходило до домашней работы, он чувствовал, что уже достаточно от тебя услышал и спрашивал кого-нибудь другого. Итак, он ответил на мой вопрос, но потом заявил:
– Поскольку вы так разговорчивы сегодня утром, мистер Олбрайт, почему бы вам не сообщить нам о пер – вой проблеме скорости.
– Ну, я не совсем готов, сэр, – сказал я.
– Что такое?
– Этот конкретный раздел.
– Вы хотите сказать, что вы не сделали домашнюю работу.
Он к тому же был ничтожеством.