– Что вы хотите этим сказать?
– Только то, что это очень хорошая галерея. – Она несколько раз перевела взгляд с меня на экран компьютера и обратно. – Знакомы ли мне ваши работы?
– Если вам приходится спрашивать, то нет, – усмехнулся я.
– Насколько я понимаю, вы смешиваете абстракционизм, аллегоричность и добавляете немного немецкого экспрессионизма, не так ли?
Я ответил, что работаю сейчас в стиле Бекмана и Киршнера.
– Итак, вы поклонник «энтартете кунст»? – Она посмотрела на меня поверх очков взглядом экзаменатора.
– Да, «дегенеративного искусства».
– Вижу, вы в теме.
– Я преподаю историю искусств, так что знаком с этим термином. Выставка прошла в… – Я замолчал, пытаясь вспомнить дату.
– В 1937 году, – подсказала она. – Около 650 предметов, картин, скульптур, гравюр, все они были конфискованы нацистами из немецких музеев. Более двух тысяч украденных произведений искусства были выставлены на всеобщее обозрение с насмешливыми комментариями на стенах вокруг… «оскорбление немецкой женщины, еврейская тоска по дикости, расовым идеалом дегенеративного искусства стал негр!» – Она остановилась и перевела дыхание. – Вам повезло, что вы занимаетесь своим искусством в наше время, мистер Перроне. Вас могли уволить с преподавательской должности, запретить выставлять и продавать ваши работы, и даже вообще запретить творить, как художникам-«дегенератам».
Я ответил, что я вообще везунчик, и она продолжила говорить о выставке.
– Как вы, наверное, знаете, это была сенсация. Немцы выстроились в очередь, более двух миллионов человек посетили выставку за первые шесть недель. В отличие от другой параллельной выставки, Große Deutsche Kunstausstellung.
– «Великое немецкое искусство», – перевел я.
Она одобрительно кивнула. Смит начал было что-то говорить, но она перебила его.
– Да, это как раз было шоу, санкционированное государством, скучная выставка портретов, пейзажей и персонажей немецких мифов, которую мало кто удосужился посмотреть. Забавно, не правда ли – нацисты ожидали, что люди осудят «дегенеративное» творчество, и некоторые так и делали, говорят, даже плевали на произведения искусства – но они толпой шли на него посмотреть. В конечном итоге, нацисты помогли прославить искусство, которое ненавидели. – Ван Страатен достала из темно-красной сумочки с золотой подкладкой пачку сигарет «Данхилл». – Не возражаете?
Она открыла пачку и предложила нам. Смит взял сигарету, и она достала старинного вида зажигалку, латунную или даже золотую. Смит наклонился, чтобы прикурить.
– «Дер Рёмер»? – прочитал он вслух выгравированную надпись на зажигалке.
– Да… подарок. – Она закрыла зажигалку и бросила ее обратно в сумочку.
– Что стало дальше с работами выставки дегенеративного искусства? – спросил я.
– Большая часть была уничтожена. В 1939 году нацисты сожгли почти пять тысяч произведений искусства во дворе Берлинской пожарной части. В 1942 году еще больше произведений искусства было сожжено на территории музея Же-де-Пом в Париже.
– Вы действительно настоящий эксперт, – сказал Смит. – Я думал, что вы специализируетесь на постимпрессионизме.
– Моя специализация – Ван Гог, который оказал большое влияние на дегенеративное искусство, вернее, на немецкий экспрессионизм.
Смит еще раз спросил, кто в аукционном доме мог знать о визите Аликс.
– Только я, – ответила она.
– Только вы, – повторил он, потом похвалил ее сигареты, поблагодарил, встал, и мы откланялись.
На улице нам пришлось кричать, чтобы расслышать друг друга сквозь грохот, который производила разбивавшая тротуар ремонтная бригада.
Я сказал, что Ван Страатен наверняка первым делом предположила, что Аликс принесет Ван Гога. Смит согласился, но не счел это предосудительным:
– Их всего пятеро, так что один из пяти – не самая плохая вероятность.
– Но она снова заговорила о нем, когда упомянула дегенеративное искусство.
– Ни фига себе «упомянула» … Целая лекция!
– Но интересная ведь, – возразил я. – Интересно и то, что она знала, в каком отделе Интерпола ты работаешь, и чем я занимаюсь. Она наводила справки.
– Все так делают… Да, кстати, и нам бы не мешало. – Смит потыкался в телефоне. – «Дер Рёмер». Зажигалка производилась во Франкфурте, в Германии, в 1940-х годах. Пишут, что очень редкая. – Он оторвал взгляд от сотового. – И еще одну вещь могу сказать… Она не голландка.
– С чего ты взял?